- Какой ловкий инспектор, - сказал с сарказмом Горчаков, внимательно рассматривая Дрозда. - Вот бы он так преступников ловил!
Он взял красного от злости Дудинцова за локоть и продолжил:
- Надо их всех научить мусор за собой убирать. Я вам даю на это два дня. Чтобы парк стал чистым. Понятно?
- Так точно, - прохрипел Дудинцов. - Разрешите воспользоваться вашим автомобильным радиотелефоном?
- Пожалуйста, - голос Горчакова был слаще меда.
Он повернулся к двум находившимся в ступоре любителям завтраков на природе с целью как следует прополоскать им мозги, но сделать этого не смог. Дудинцов, добравшийся до радиотелефона, принялся так орать в трубку, что муэдзин адыгской мечети, расположенной на другом берегу реки, презрительно глядя в мегафон, посредством которого он созывал верующих на молитву, восхищенно закачал головой.
- Дежурка, мля?! - рычал Дудинцов. - Кто это? Карелов, мля?! Ты не мля? Да ты та еще мля! Я сейчас приеду, узнаешь, кто ты такой! Немедленно объявляю тревогу! Весь полк поднять на фиг! Куда поднять? Связь плохая? Я сейчас приеду, так тебе уши прочищу, что потом никакая связь уже не понадобится! Сбор через полтора часа! Понял? Вперед!
Швырнув трубку, командир обернулся к двум залетчикам и проорал:
- Чтобы быстрее меня были в полку!
Те бросились к своим машинам.
- Стоять! - вмешался Горчаков. - Вот с этого все и начинается. Жратву и стаканы кто убирать будет? Да и как можно бухими за руль садиться? Если милиционер, все позволено, что ли?
Дудинцов тяжелым взглядом смотрел в иезуитски спокойное лицо начальника УВД. Он вспомнил, что ему докладывали, как Горчаков по пятницам ездит к любовнице, живущей в одном из пригородных поселков. В целях конспирации полковник управлял дежурной машиной сам. А возвращался он под утро чуть ли не в коматозе. Останавливаясь возле каждого попавшегося на пути патруля, начальник УВД полоскал инспекторам мозги, рассказывая заплетающимся языком о том, как надо правильно работать.
Горчаков, интуитивно догадавшись, о чем думает командир полка, пожевал губами и решил:
- Ладно. Пусть едут. Только пусть сначала уберут за собой.
Через полтора часа на плацу выстроился весь полк, включая сдернутые с линии экипажи первой смены. Вдоль строя бегал дежурный по полку капитан Карелов. Это был мужичок маленького роста с массивной круглой головой, украшенной большими, перпендикулярно отстоящими от черепа ушами. На его сливообразном носу уверенно сидели очки в толстой роговой оправе. Карелов являлся заядлым коммунистом, и хотя КПСС не существовала уже несколько лет, постоянно носил в кармане партбилет. На всякие шуточки в свой адрес всегда отвечал так:
- Погодите, вот наши к власти вернутся, все попляшете тогда!
При сдаче оружия брал мелкими купюрами. Если кто-либо не соизволил положить в пистолетную колодку денежку, тут же выталкивал оружие из приемного окошка и кричал, что пистолет грязный. В спорах Карелов был диалектически подкован. Например, тот, кто пожадничал, говорил:
- Как тебе не стыдно, Федорыч? Ты же коммунист!
В окошке появлялся очкастый фас Карелова (дальше уши не пролезали), и слышался его колючий голос:
- Нашел, что сравнивать. Где коммунизм, а где чистка оружия? Ты задницу с пальцем не путай.
- А за что ж ты деньги берешь?
- За работу! Я сам за тебя почищу.
- Так пистолет же чистый!
- На, очки мои надень, увидишь тогда, какой он чистый...
И все это сопровождалось клубами едкого сизого дыма от папирос "Беломорканал", которые Карелов смолил одну за другой. Пачки с этим термоядерным продуктом валялись по всей дежурке. Как-то раз Ваня Дрозд, сидевший там по залету, забил одну из папирос гашишем, прикарманенным при сдаче в райотдел очередного пойманного наркомана. Дрозд положил пачку на видное место и нафаршированную папиросину слегка выдвинул наружу, чтоб сама в руки просилась. Карелов вытянул ее и закурил. После пары хороших затяжек он достал папиросу изо рта, осмотрел внимательно и заявил:
- Странный вкус. Это не ленинградская фабрика!
Потом сделал еще две тяги, выбросил окурок в форточку и громко сказал неожиданно густым басом:
- Гомосеки!
После чего завалился спать. С утра его долго не могли добудиться, а Ваня, захлебываясь от смеха, рассказывал, что по всем признакам, Карелов - законченный торчок.
В день объявленной командиром тревоги Карелов был на смене и потому скрупулезно выполнял поставленную перед ним задачу. Он запихнул в строй всех, кто попался под руку, даже старшину дядю Сашу, пытавшегося с метлой в руках прорваться через плац. Теперь его метла, задранная метущей частью вверх, гордо реяла над каре, напоминая то ли опознавательный знак одного из римских легионов, то ли поповскую хоругвь. Когда перед строем появилось командование полка, Карелов доложил, что приказ им выполнен.
Рядом с Дудинцовым стояли Хмара и подполковник Юрий Семенович Буханкин, являвшийся заместителем командира полка по хозяйственной части.
Дудинцов, недовольно покрутив носом, тихо сказал Буханкину:
- Семеныч, ты хоть на меня не дыши. Опять уже где-то с утра налакался!
Тот ответил:
- Не где-то, а у себя в кабинете. Но у меня там все чисто. Я за собой всегда убираю.
Посмотрев на строй, Буханкин выругался, подошел к каре, вытащил оттуда дядю Сашу и отправил его заниматься своими делами. Хмара тем временем извлек из того же строя двух залетчиков и поставил их лицом к своим сослуживцам.