Он махнул рукой, показывая, чтобы мы начали подниматься. Мы вошли внутрь, металл звенел под нашими сапогами. Поскольку сегодня ночью нас было всего десять, мы были в одном из средних шаттлов. Маленькие черные пластиковые стулья, выстроившиеся по стороне шаттла, были обращены к одному большому стулу офицера. Дверь, ведущая к месту водителя, была все еще открыта, и я мельком увидела затылок человека. Водитель никогда не покидал шаттл, ни при каких обстоятельствах, и не обращался к ребутам позади.
Двадцать два стоял рядом со мной неподвижно, как я и велела, и Лэб схватил его за руку и перевернул ее, чтобы посмотреть на штрих-код. Он усмехнулся, морщины на его жестком квадратном лице стали заметнее, когда он улыбнулся.
— Слышал, ты выбрала Двадцать два, — сказал он. — Должен был лично убедиться.
Я понятия не имела, как реагировать на это. Я слегка кивнула, и он улыбнулся, единственный охранник, улыбавшийся любому ребуту, тем более мне. Он был странным человеком.
— Садитесь, — сказал он, захлопнув дверь водителя и плюхнувшись на свое место. Он даже не вынул пистолет из кобуры. Он был одним из немногих офицеров, оставляющих его на своем бедре, когда ребуты заходили в шаттл. Большинство из них приставляли пистолет к нашим лицам, стараясь не позволять ему дрожать.
Я села первой и Двадцать два последовал за мной, натягивая ремни внизу своей груди и теребя их, когда пытался защелкнуть. Теперь он дрожал. Новичкам всегда было страшно в шаттле. В их человеческих жизнях им никогда не приходилось находиться внутри того, что двигалось настолько быстро или поднималось от земли. Большинство прятали свой страх. Только Сорок три открыто показывал свой ужас, дыхание его было тяжелым и прерывистым. Лисси ударила его по голове.
Я уставилась на Двадцать два, когда мы поднялись в воздух. Он закрыл глаза. Парень выглядел почти человеком с его закрытыми черными глазами. Он не развивал скорость или маневренность, или же хищные качества, которые характеризовали ребута. У него до сих пор было так много неуклюжих человеческих черт. Но, когда он вытянул ноги перед собой и провел руками вниз по своим бедрам, я смогла увидеть в нем ребута — медленные, контролируемые движения, как он, казалось, занимал каждый дюйм пространства в комнате, как контролировал свое тело. Это было неуловимое различие между людьми и ребутами, но оно было очевидным.
Лэб поймал меня, уставившейся на него, и удивленно поднял брови. Я быстро перевела взгляд на свои руки.
— Вы можете свободно говорить, — сказал он.
Двадцать два молчал, пока другие новички шептались со своими тренерами, пальцами впиваясь в нижнюю часть своего сиденья каждый раз, когда мы дергались.
— Нет причин бояться, — сказала я. — Даже если мы упадем, то, скорее всего, будем в порядке.
— Если только нам не снесет бошку.
— Ну, да. Но это кажется маловероятным.
— Или если крыша упадет вниз и придавит наши головы. — Его глаза мимолетно прошлись по черной металлической поверхности над нами.
— Поверь мне, когда я говорю, что крушение шаттла это наименьшая твоя проблема сегодняшней ночью.
— Спасибо. Теперь я чувствую себя намного лучше. — Он посмотрел на Лэба. — Как давно ты занимаешься этим? Ты когда-нибудь…
— Двадцать два, — сказала я резко. Он посмотрел на меня, и я покачала головой. В шаттле снова стало тихо.
— Что? Он сказал, что мы можем свободно говорить.
— Он не имел в виду с ним.
Двадцать два закатил глаза, и я почувствовала искру гнева в груди.
— Он может наказать тебя на это, — сказала я, глядя на Лэба.
Я взглянула на палку рядом с его рукой. Офицер шаттла никогда не использовал ее на мне.
— Ты хотела бы этого? — спросил Лэб, смотря на парня. Он не потянулся к палке.
Я резко вдохнула. Он никогда не наказывал никого из моих новичков, но у него никогда не было повода. Все они делали в точности то, что я им говорила.
Хотя, просить разрешения, чтобы ударить моего новичка было странным. Я знала это. Другие тренеры знали это.
— Нет, — ответила я. Все ребуты в шаттле уставились на меня. Я снова сфокусировала свое внимание на Двадцать два.
— Должен ли я быть оскорблен тем, что ты заколебалась? — спросил он с улыбкой.
— Я все еще могу передумать.
— Как бы ты ему сказала? Он замолчал. По-видимому, это означает, что нам снова разрешено разговаривать друг с другом.
— Я найду палку и изобью тебя ею, когда мы приземлимся.
— Обещаешь?
Я услышала звук, похожий на смех, со стороны Лэба, и посмотрела на него с удивлением. Он опустил голову, пытаясь скрыть улыбку. Двадцать два усмехнулся мне.
— Сосредоточься, Двадцать два, — сказала я.
— Не могла бы ты называть меня Каллумом?
— Сосредоточься, Каллум, — сказала я спокойно и твердо.
— Извини, — сказал он, делая более серьезное лицо.
Шаттл приземлился, и Лэб жестом велел нам встать. Он отодвинул дверь, и мы вышли в темноту, мягкий ветер развевал мой хвост.
Они назвали этот город Розой в честь женщины, которая построила его. Мне всегда нравилось это название, даже было радостно слышать то, что мне предстоит находиться в Розе.
Двадцать два вытаращил глаза, его губы раздвинулись, жилка на шее странно запульсировала. Его ужас был ощутимым, но когда я обернулась, то не увидела ничего необычного.
— Что? — спросила я.
— Что это за место? Где мы?
— Роза, — сказала я, оглядываясь, словно убеждаясь в этом. Конечно же, это была Роза.
— Но… это трущобы?
— Да.
— Они все такие? — спросил он напряженным голосом.
— Какие?
Он показал рукой, и я снова осмотрелась. Трущобы Розы были похожи на трущобы Остина, но, пожалуй, немного хуже.
Может быть, даже намного хуже. Роза был городом, построенным больными. Было удивительно, что они вообще выжили после того, как сбежали из Остина. Как я поняла, даже богатый район Розы не был таким большим по сравнению с другими городами Техаса.
Здания были деревянными сооружениями, построенными после войны. Маленькие дома, расположенные близко друг к другу, имели один этаж и две спальни, и с трудом держались в некоторых случаях. Людям с домами повезло. Квартиры на другой стороне города были не такими хорошими.
«Нам повезло, что у нас есть хоть какая-то крыша над головой», — сказала мне мама в день, когда нас выгнали из очередной квартиры.
Мы спали в заброшенном здании до тех пор, пока у них не нашлись деньги для коммунальной квартиры. У нас никогда не было дома.
Я взглянула на Двадцать два и почти испытала желание еще больше ужаснуть его, но его глаза все еще были зафиксированы прямо перед собой. Я проследила за его взглядом.
Дороги были в основном из грязи, но две главные улицы были вымощены камнем. Они были дырявыми, и заброшенными после того, как стало ясно, что трущобы были ничем иным, как порожденной болезнью обителью ребутов.
Мусор был свален на другой стороне улицы, и зловоние гниющих пищевых и бытовых отходов наполнило воздух.
Работы над водопроводно-канализационной системой в Розе продолжались.
— Они же не все в таком плохом состоянии? — спросил он.
— Не такие плохие, как здесь. Хотя похожие.
— В Остине? — спросил он.
Глупый вопрос; когда я ответила, он уже знал ответ.
— Да. Я многое не помню. Но да, он был похож на это.
— И ты выросла в…
Сочувствующее выражение на его лице раздражало меня. Последнее, что мне было нужно, так это жалость от богатенького мальчика.
— Посмотри на карту, — резко сказала я. — Тебе нужно ознакомиться с Розой.
Он вытащил карту из кармана, и я не смогла отделаться от мысли, что ему стало легче от возможности смотреть куда угодно, только не на меня
— В какую сторону? — спросила я.