Мое дыхание вырывалось короткими вздохами, словно я была человеком. Я встала на колени и оперлась руками о бедра.
Почему я согласилась сюда прийти? Почему я сама сделала это?
Каллум поднял меня с земли и понес в своих руках. Я положила лицо ему на грудь и попыталась выровнять дыхание, но из моего рта все еще вырывались рваные вдохи, сотрясавшие мое тело.
Он нырнул за больницу и аккуратно посадил меня на землю. Я прижала свои ноги к груди, и он присел передо мной, проведя пальцами по моим волосам.
— Я не хочу быть здесь, — прошептала я, уткнувшись головой в колени от стыда.
— Я знаю.
Он продолжал гладить меня по волосам, и это успокоило меня, мое дыхание замедлилось, и тело перестало дрожать.
— Расскажи мне о хороших воспоминаниях, — сказал он.
— Таких нет.
— Должно быть, по крайней мере, хоть одно.
— Если оно и есть, то я его не помню, — сказала я.
— Подумай усерднее.
Это казалось бесполезным, но я закрыла глаза и все равно это сделала. Ничего не было, кроме криков и выстрелов.
— Моя мама сказала мне, что я выглядела как обезьянка, — сказала я, наконец.
Он посмотрел на меня в замешательстве.
— Извини?
— Она сказала, когда я упала, что я выглядела как обезьянка, у меня красивое лицо и что я не должна скрывать его.
— У тебя красивое лицо, — сказал он со слабой улыбкой.
— Ну, думаю, это что-то типа хорошего воспоминания. В любом случае, оно не заставляет меня чувствовать себя плохо.
— Какой она была? — спросил Каллум.
— Я не знаю. Я помню ее только кусочками.
— Сейчас больше? — догадался он.
— Да.
— Может быть, это означает, что ты скучаешь по ней.
— Может быть, это означает, что мое подсознание жалко.
Он засмеялся, наклоняясь вперед, чтобы нежно поцеловать меня в лоб.
— Ты скучаешь по своим родителям, — сказала я. Это был не вопрос.
— Да. — Он выглядел почти пристыженным.
— Тогда давай найдем их, — сказала я со вздохом, медленно поднимаясь на ноги. — Мне нужно добраться до Гуадалуп Стрит, чтобы понаблюдать за шаттлами в скором времени. Адина должна быть на задании сегодня вечером.
— С тобой все в порядке? Мы можем подольше отдохнуть, если хочешь.
— Мы отдыхали целый день.
— Ну, это был не совсем отдых, — сказал он с дразнящей улыбкой, заставляя меня покраснеть.
Он обхватил меня за талию и поцеловал. Мы действительно провели добрую часть дня целуясь, а не отдыхая.
— Спасибо, — сказал он, отпуская меня. — За то, что идешь со мной. За то, что не пытаешься прочистить мне мозги из-за встречи с родителями.
— Я совершенно определенно пыталась прочистить тебе мозги.
— Тогда спасибо за минимальную прочистку.
— Не за что.
— Туда? — спросил он, показывая рукой.
Я кивнула и переплела свои пальцы с его, когда мы двинулись вниз по дороге. Сегодня вечером здесь не было людей. Ни одного человека, что подтверждало то, что я хорошо помнила — в трущобах Остина был строгий комендантский час.
Я ударила ботинком по грязи, подул ветер и вернул мне ее на брюки. Прохладный ветерок пронзил меня, и я обвила руки вокруг моего живота и сморщила лицо.
Мои ноги волочились, шаркающий звук ботинок по земле успокаивал и звучал привычно.
— Хочешь остановимся? — спросил Каллум, бросая веселый взгляд на мои ноги.
— Нет. Это напоминает мне…
Я подняла голову и увидела школу справа от меня. Три белых здания выглядели одинаково. Она была больше школы в Розе и, безусловно, красочней. Ее раскрасили подручными средствами. Кто-то нарисовал большие стекающие по стене цветы какой-то густой черной жидкостью.
Сторона самого большого здания была чем-то покрыта, и я резко вдохнула, вспомнив, что это было.
— Мы можем остановиться на минутку? — спросила я, отпуская руку Каллума.
— Конечно. Что это такое? — спросил он, последовав за мной.
— Они сделали фото коллаж. Всех умерших детей.
Его лицо оживилось.
— Ты есть там? Человеческая ты?
Он выскочил вперед меня.
— Скорее всего нет. Думаю, это родители дают им фотографии. Но я подумала, может быть…
Я остановилась перед стеной. На здание было приклеено сотни фотографий, помещенных за толстый пластик. Почти каждый месяц учителя снимали его, ставили новые фотографии и мы собирались вокруг и рассказывали истории о детях, которых мы потеряли.
— А как насчет этой? — спросил Каллум.
Я посмотрела на худую девочку со светлыми волосами.
— Нет.
Мои глаза рассматривали фотографии, но я не видела человеческой себя ни в одной из них. Я сомневалась, что у моих родителей было много моих фотографий и мне было трудно поверить в то, что кто-то пошел искать их после того, как мы умерли.
А потом я увидела ее.
Маленькая девочка не хмурилась в камеру, но она была явно недовольна. Ее белокурые волосы были грязными, одежда слишком большой, но она выглядела жестко. Так жестко, как только могла выглядеть человеческая одиннадцатилетняя девочка. Ее глаза были голубыми, и это была единственная часть ее лица, которая была красивой.
Это была я.
Я прикоснулась пальцем к пластику, проводя им по уродливому человеческому лицу.
— Это ты? — спросил Каллум, появляясь рядом со мной. — Ох, нет, не ты.
— Да, это я, — тихо сказала я.
Он прищурено посмотрел на фотографию в темноте. Может быть, он смотрел на впалые щеки или на заостренный подбородок или на то, как она смотрела мимо камеры.
— Ты уверена? — спросил он.
— Да. Я помню, ее сделал учитель.
— Сейчас ты выглядишь по-другому.
— Она была такой уродиной.
— Ты не была уродиной, — сказал он. — Посмотри на себя. Ты была миленькой. Не особо счастливой, но миленькой.
— Она никогда не была счастливой.
— Меня бесит, что ты говоришь о себе в третьем лице.
Улыбка расплылась у меня на губах.
— Извини. Я больше не чувствую себя человеком.
— Ты и не человек. — Он снова посмотрел на снимок. — Я никогда не думал об этом раньше, но я рад, что ты не человек. Это странно, да?
— Нет. Я тоже рада, что ты не человек. — Я протянула ему свою руку. — Пошли.
— Подожди, — сказал он, вынимая камеру из своей сумки. Он приблизил ее к фотографии и щелкнул.
— Тебе нужна хотя бы одна ее фотография.
Он убрал камеру, взял меня за руку и мы направились в город. Дорога стала шире, когда мы проходили мимо рынка и магазинов. Центр города тянулся по длинной прямой дороге, и я сравнила его с центром Розы.
Это было не одно и то же. Все деревянные здания были раскрашены, словно они принадлежали богатым людям, которые экономили деньги. Но они не были окрашены в обычные цвета, такие как белый или серый. У них был тщательно разработанный дизайн — огромные розовые цветы, оранжево-красное пламя, извергающееся через двери, броские красочные скелеты, скачущие по бокам зданий.
— Здесь лучше, чем в Розе, — с удивлением сказал Каллум.
— Вот Тауер Апартментс, — сказала я, показав на трехэтажный комплекс в конце улицы.
Он сжал мою руку. Мы добрались досюда быстрее, чем я ожидала. Я была удивлена, что выбрала правильное направление почти тотчас же.
— Они… могли быть хуже, — сказал Каллум, посмотрев на них.
Они могли бы быть хуже. Кто-то нарисовал солнце в верхней части здания, маленькие деревья и небо между окнами квартиры. Я не помнила ничего подобного, только то, что трехэтажное здание считалось самым высоким в трущобах Остина.
Мы подошли к двери и Каллум изучил список размещения людей, прикрепленный к стене.
— Квартира 203, — сказал он, показав на имя Рэйс.
Он толкнул главную дверь, но она была заперта. Он дернул сильнее, пока замок не поддался, и мы не проскользнули через нее.
Я поплелась вверх по лестнице за ним на второй этаж. Стены были простыми, выцветшими и белыми, а бетонные полы грязными. Я услышала приглушенные голоса людей, и Каллум прижал ухо к двери с номером 203.