— Почему же вы не бросите это дело и не изберете себе другое, более подходящее? Я всегда находила, что вам не следовало за него браться, — сказала Нэн, заботливо всматриваясь в здоровое лицо своего товарища, в котором ее пристальный взор тщетно пытался найти какие-нибудь болезненные симптомы.
— Вы знаете, почему я выбрал это дело и почему я не изменю ему, даже если оно окажется для меня смертельным. Я могу выглядеть здоровым, но я страдаю серьезным сердечным недугом, от которого и погибну рано или поздно, так как есть только один доктор на свете, который может исцелить меня, а он не хочет. — Томми говорил с видом мечтательной покорности, одновременно смешной и трогательной; намерения его были совершенно серьезны, и он продолжал делать подобные намеки без малейшего на то поощрения.
Нэн нахмурилась, но она уже привыкла к таким разговорам и знала, как себя вести.
— Она старается лечить вас лучшим и единственным способом, который только существует; но на свете нет другого более упрямого больного. Вы были на том балу, куда я вас посылала?
— Был.
— И посвятили себя хорошенькой мисс Уэст?
— Танцевал с ней весь вечер.
— Какие же результаты для вашего чувствительного сердца?
— Ни малейших. Я один раз откровенно зевнул, забыл ее накормить и, в конце концов, со вздохом облегчения передал мамаше.
Повторяйте это лечение как можно чаще и наблюдайте за его действием. Я предвижу, что в скором времени вы не сможете без него обходиться.
— Никогда! Я убежден, что оно совершенно не подходит моему организму.
— Увидим! Слушайтесь моих приказаний, — очень строго сказала она.
— Да, доктор, покорно.
Наступило короткое молчание; затем под впечатлением приятных воспоминаний, вызываемых видом знакомых предметов, Нэн, очевидно, забыла их маленькую размолвку и вдруг сказала:
— Как мы веселились в том лесу! Помните, как вы свалились с большого орешника и чуть не сломали себе шею?
— Еще бы не помнить! А как вы натирали меня полынью, покуда я не превратился в краснокожего индейца, и тетя Джо сокрушалась над моей испорченной курткой? — рассмеялся Томми, в одну минуту обратившийся в мальчика.
— А как вы подожгли дом?
— А вы побежали спасать свои тряпки!
— Вы еще не перестали божиться по-старому?
— Вас все еще зовут «непоседой»?
— Дейзи зовет иногда. Милая девочка, я не видела ее уже целую неделю.
— Я видел Деми сегодня утром, и он сказал мне, что она помогает тете Баэр по хозяйству.
— Она всегда это делает, когда тетя Джо не справляется со своими делами. Дейзи — образцовая хозяйка, и вам бы следовало обратить внимание на нее, если вы уже не хотите работать и не можете жить без романа.
— Нат разбил бы свою скрипку о мою голову, если бы я вздумал что- либо подобное. Нет, благодарю вас. Другое имя так же неизгладимо запечатлелось в моем сердце, как и синий якорь у меня на руке. Мой девиз — «надежда», а ваш — «стойкость»; посмотрим, кто выдержит дольше.
— Вы все думаете, что мы должны держаться парами, как мы это делали в детстве. На самом деле ничего подобного не будет. Посмотрите, как красив Парнас отсюда, — сказала Нэн, вторично обрывая нить разговора.
— Дом прекрасный, но я больше люблю старый Пломфильд. Вот удивилась бы тетя Марч, если бы она могла взглянуть на все здешние перемены, отвечал Томми.
Они остановились у ворот и смотрели на красивый вид, расстилавшийся перед ними. Неожиданный крик испугал их. Высокий мальчик с растрепанной белокурой головой, преследуемый худенькой девочкой, как перышко, перелетел через забор, девочка же запуталась в изгороди и, не будучи в состоянии выбраться оттуда, сидела и хохотала. Ее черные вьющиеся волосы и выразительное лицо представляли собой красивую картину. Шляпа болталась на спине, а на юбке виднелись следы переправ через ручьи, гимнастики на деревьях, причем от последнего прыжка прибавилось несколько основательных дыр.
— Снимите меня, Нэн, пожалуйста. Томми, подержите Тедди; он утащил мою книгу, а я хочу отнять ее, — кричала Джози со своей вышки, нисколько не смущаясь появлением своих друзей.
Томми быстро схватил вора за шиворот, а Нэн тем временем извлекла Джози из колючек, не сделав ей ни малейшего замечания, так как, будучи сама в детстве шалуньей, она снисходительно относилась к подобным же вкусам у других.
— Что случилось, милая? — спросила она, закалывая самую большую дыру на юбке, между тем как Джози рассматривала царапины на своих руках.