Однажды утром к нам во двор зашёл шарманщик и заиграл какой-то вальс. Вдруг за сараем послышался громкий, грубый голос. К нему присоединился второй. Это волки запели вместе с шарманкой. Только они начали петь, сейчас же из всех закоулков повылезли собаки. Они тоже подняли морды и давай подтягивать на разные голоса. Получился такой концерт, что шарманщик смеялся до слёз. Он махнул рукой на свои вальсы: их всё равно никому не было слышно, и он вертел ручку шарманки только ради неожиданных лохматых певцов.
Волчата выли теперь очень часто: нелегко вольному существу на цепи и в неволе!
Бывало, не успеет ещё как следует стемнеть, а они уже начинают своё унылое: «у-ууу, у-ууу...»
Мы заметили, что собаки научились выть по-волчьи, а волки... лаять, совсем как собаки.
Отец сначала не верил, а потом сам убедился в этом. Как-то Дианка лаяла. Я пошла и позвала отца. Он услыхал, удивился и сказал, что это большая редкость.
Чтобы облегчить волчатам неволю, мы водили их в поле, за город. Чуть только выпадет свободная минутка,
возьмём цепочки в руки и идём гулять. Волки прекрасно бежали в поводу. Но вот в чём беда: уж очень мы были плохими товарищами для них в ходьбе. Мы, бывало, находимся до того, что хоть языки высовывай от усталости, а они только ещё во вкус входят.
Им всё-таки не хватало движения, и они старались сорваться с цепи. Они наловчились отвязываться. Нажмут каким-то образом скобочку у цепи — и снимут её с кольца у ошейника.
Когда они отвязывались, все домашние бежали за мной. Волчата подходили только ко мне.
То и дело слышалось:
— Ну ты, Сестра Волков (это меня так прозвали), иди привязывай своих красавцев!
Как-то перед Новым годом я услышала крик:
— Томка сорвался и убежал к соседу!
Я — как была, без пальто, без шапки,— выскочила во двор. Чтобы не бежать кругом, через улицу, я бросилась напрямик, через сад. Дорожек б саду не было, а снег лежал по колено.
Ещё издали через решётку забора я увидела, что посреди соседнего двора стоит Томчик, а на крыльцо выходит сосед с ружьём.
— Подождите! — закричала я что есть силы.— Подождите!.. Я сейчас... я привяжу... Не стре...— Голос у меня сорвался. Я увидела: сосед поднял ружьё... Раздался выстрел, и Том как подкошенный свалился на снег.
Я добежала... швырнула в соседа цепью, ухватила его за тулуп, трясла изо всех сил и повторяла:
— Ах, вы!.. Вы...
Собралось много народу. Все шумели, кричали.
Я положила мёртвую голову Тома к себе на колени и, сидя около него на снегу, горько-горько плакала.
Не помню, как мы вернулись домой, как принесли Тома...
В тот же вечер я, простудившись, слегла в жестоком жару.
Я пролежала в постели почти два месяца.
Оставшись одна, без Тома,— а тут ещё и я заболела,— Дианка совсем затосковала. В первые дни она даже от еды отказывалась, выла, металась; все думали, что она издохнет.
Во время болезни, в бреду и когда приходила в сознание, я упрашивала всех приласкать Дианку, кормить её и смотреть за ней получше.
— А Дианку кормили?.. А Дианка уже спит? — спрашивала я каждый раз, когда мне приносили бульон или укладывали меня спать.
— Дианка молодец! Ест за двоих и о Томчике уже вовсе не вспоминает.
Когда я стала поправляться, я попросила, чтобы её привели ко мне в комнату. Пришла, гремя цепью, огромная волчица. Я сперва даже не узнала Дианку — такой у неё был могучий вид. И она тоже не узнала меня. Но только у меня-то вид был вовсе не могучий: меня обрили и я так похудела, что остался один нос.
Дианка с интересом оглядывала незнакомую обстановку. Я позвала её:
— Дианка! Дианочка!
Она сразу вспомнила мой голос и с силой рванулась ко мне. Я гладила её. Она закрыла глаза от удовольствия и так стояла, помахивая хвостом.
Около меня на кровати сидел толстый кот. Ему не понравилась Дианка. Он решил, что это просто нахальная собака, а собак он привык держать в строгости.
И вот, не долго думая, он расфуфырился, зашипел и... трах Дианку лапой по морде! Я так и обмерла.
У Дианки вся шерсть поднялась дыбом. Она раскрыла свою страшную пасть и...
— Дианка, миленькая! Дианочка!..
Я уцепилась за неё что было силы. А она, взяв кота поперёк туловища, сняла его с кровати, поставила на пол и снова вернулась ко мне.
Каждую весну мы всей семьёй переезжали из города в лес. В пятнадцати верстах от города, в горах, был маленький домик — лесной кордон. Мимо кордона бежала горная речушка. В лугах было много цветов, а повыше, под самыми снегами, стояли на летних кочевьях — джай-ляу — казахи. Их дети были нашими закадычными друзьями. Мы очень любили этот кордончик и всегда радовались весенним переездам.