Парень кивнул и пожаловался:
– Руки у меня что-то вспотели.
– Ничего, это бывает... Оботри и опять бери винтовку. Она тебя не подведет...
Лежавшая рядом Наташа подтолкнула их. Ветерок растащил туман над озером, и все увидели двух офицеров, вышедших из кустов. Боец навел винтовку, но Маша жестом приостановила его. Фашисты не спеша разделись, потянулись и полезли в воду.
– Теперь давай! – шепнула Маша. – Они у тебя в руках.
Один из гитлеровцев нырнул, подняв кучу брызг. В этом шуме он не уловил выстрела, а когда вынырнул, не увидел своего напарника. Забеспокоился, поплыл к берегу, но второй точный выстрел заставил его снова нырнуть – на этот раз навсегда...
В тот день радости парня не было границ: открыл свой личный счет! Да еще двух сразу подстрелил! И не кого-нибудь, а офицеров!
За первой группой снайперов, выпущенных девушками, последовала вторая, за второй – третья. Их лучшие ученики уже приступили к самостоятельной «охоте», уничтожая за каждый выход по нескольку врагов. Мало этого: они тоже стали инструкторами – начали готовить новых снайперов!
Прошло еще два-три месяца, и в полках появились стрелки, называвшие себя в шутку «внуками» Наташи и Маши. Дивизия «разбогатела» снайперами, и это было прежде всего заслугой девушек.
Наташа с гордостью рапортовала матери:
«У нас сейчас уже большая группа снайперов. За последние три недели мы все вместе уничтожили двести сорок пять фашистских гадов. Командование дивизии очень нами довольно. Вызывали к себе, беседовали в присутствии корреспондентов из армии. Восемь наших снайперов представлены к награде...»
Примерно в это же время Маша писала родным:
«Сколько радостей для меня приносят ваши письма, просто трудно описать... Что может быть радостней, как знать о вас всех? И вот когда я читаю ваши письма, то мне кажется, что я разговариваю с вами.
...Хочу знать, как здоровье мамы. Она, наверное, все переживает за всех и все молчит, как всегда. Ничего, мамуся, я отомщу фашистским бандитам за все, а ты не беспокойся о нас, береги свое здоровье...»
И девушки мстили врагу, увеличивая свой снайперский счет, умножая число снайперов в дивизии.
Первой их наградой стали ордена Красной Звезды.
Этот орден очень нравился Наташе. На нем в центре лучистой звезды было изображение бойца с винтовкой. Глядя на него, она почему-то вспоминала отправку на фронт, митинг в Покровском-Стрешневе и песню, которую бодро пели студенты-добровольцы:
«Стоим на страже всегда, всегда...»
«ЕСЛИ БЫ ТЫ ЗНАЛ, КАК ЭТО БЫЛО СТРАШНО!»
До чего хочется скинуть обмундирование, отложить винтовку и искупаться! И чтобы было тихо-тихо, только легкий плеск ладоней по воде, точно дальние и слабые разрывы мин... Чтобы лилии покачивали белыми головками на широких листьях цвета хаки... Чтобы можно было, перевернувшись на спину, закрыть глаза, а солнце просвечивало бы сквозь веки радужными кругами, словно сигнальные ракеты...
А потом выскочить на берег, плюхнуться на разомлевшую от жары траву, прижаться к земле и прислушиваться к каким-то глубинным ее токам. Ведь это как раз они и взметывают к небу толпы ершистых колосьев... Вот на днях такие же усатые колосья в поле у дороги шумели, волновались, кланялись в пояс – просили забрать их, чтобы не достались они врагу...
Идет лето тяжелого, кровавого сорок второго года. Видно, влезает, въедается война в плоть и кровь, если привычные, знакомые с детства осенние приметы оборачиваются в сознании чем-то военным...
Что это – неужто красная ракета зажглась над деревьями? Нет, это вечерняя звезда выползла из-под камуфляжа туч. И не орудия глухо бьют ниже по реке. Это далекие зарницы. А четкие эскадрильи над лесом – не «мессеры», а птицы. У них – свои учения перед дальним марш-броском на юг.
Часть расположилась в лесу. Поэтому все – как в сказке! Под ногами похрустывают сухие ветки и желуди. Ночью из-под кустов перемигиваются сигнальщики-светлячки. С утра колотят по стволам деревьев автоматчики-дятлы. Старшины-белки хозяйственно ведут заготовку орехов и грибов. Они же разгильдяйски заплевывают лес шишечной шелухой. Роса осыпает листья кустов капельками-алмазами. А птицы знай себе поют – соло, дуэтами, целыми хорами – и нет им дела до войны!
Как в гамаке, покачивается на ветке невзрачный серенький соловушка, лучший солист, не обращая внимания на то, что это – ветка березы, подрубленной осколком мины, и на ее белой, с черными подпалинами коре уже подсохли мутноватые слезы...
Страшные раны остаются на земле от боев! Мины и снаряды, гранаты и бомбы рвут ее, вонзают в нее острые, зазубренные осколки. А она принимает и принимает на себя удары, спасая своих защитников бруствером окопа, траншеей, блиндажом или землянкой. Сколько же в ней свинца и железа, стали и алюминия!
Уже второй год продолжается этот металлический посев.
Но какие всходы может дать земля, засеянная металлом, политая кровью?..
Откуда у Наташи такие мысли? Может, снова поднимается температура? Лежать в снайперской засаде, на болоте, приходится по многу часов. Вокруг вьются комары – голодные и свирепые, как волки. А что с ними сделаешь? Костер – нельзя, отгонять руками или веткой нельзя. Да и некогда: надо наблюдать!
Но когда в прицеле появляется голова в каске или того лучше в высокой фуражке, сразу забываются и укусы комаров, и промозглая сырость...
Так было, когда вместе с Машей довелось отправиться на «охоту». Наташа, выслушивая предостережения боевых товарищей, отшучивалась, что идут они за черникой.
Взяли они винтовки, гранаты, сухарей и поздним, каким-то фиолетово-черным, вечером пошли, стараясь ступать совсем по-кошачьи.
Добирались долго. Гранаты здорово оттянули пояса, а в сапогах уже начало хлюпать, когда девушки вышли к полю ржи. Углубились в него, а рожь – выше головы! Густо покачиваются остистые колосья, и не разобрать, куда дальше идти.
Заблудились тогда, точно маленькие девчонки! Маша считала, что двигаться надо налево, Наташа – направо. Проблуждали почти всю ночь, прежде чем набрели на место, намеченное заранее на карте. И опять улеглись, замаскировались в сплошной мокрети. Ставишь локоть в высокую траву, но она не пружинит, а мягко проминается до влаги. Через несколько секунд рукав гимнастерки уже сырой, вода знобко щекочет руку, локоть немеет.
Черт бы побрал это болото и все болота на свете! Но по его краю проходит дорожка, а по ней иногда пробегают фашистские связные и телефонисты.
Вон один рухнул в кусты, торчит только сапог. Второй долго шатался после выстрела, но тяжелая катушка с кабелем, висевшая на плече, перетянула, и он шлепнулся в болото. А третий плюхнулся поперек дорожки на бок, подогнув под себя ноги, и рядом примостился четвертый, кинувшийся к нему не то помочь, не то выручить большой планшет...
Двое суток проторчали девушки на «гостеприимном» болоте. Стоили фашистам эти двое суток одиннадцати жизней! Шестерых уложила Наташа, пятерых – Маша.
А на обратном пути Наташа заметила, что круглые Машины щеки не румяные, как обычно, а прямо-таки багровые. Прислушалась – дышит тяжело.
– Машуня, ты что, устала?
– Не пойму. Вроде бы не должна, а ноги ватные.
– Дай-ка лоб! Бабушка моя всегда губами проверяет. ...Ух ты, горячая какая! Все болото, чтоб ему пропасть!
– Ладно уж, пойдем...
– Не ладно, а давай мне винтовку. Давай-давай... не упрямься! Обопрись на меня. Ну, не хочешь – не надо. Тогда иди за мной и, если что, сразу говори. Хорошо?
– Хорошо, командирша, только пойдем скорей...
В части Наташа тут же побежала к санинструктору Соне. Померили они у Маши температуру – около сорока! Оказалось, что она подхватила в болоте самое настоящее воспаление легких. Пришлось основательно попичкать ее сульфидином.
А на третий день зазнобило и Наташу. На правой щеке у нее раздулся флюс, здорово подскочила температура.
Командир батальона рассердился:
– Раз незакаленные, нечего по болотам шастать! Раз больные, извольте лечиться как следует! Не угодно вам в санбат, тут выздоравливайте, в отдельной землянке. Винтовки сдать! И если узнаю, что, не поправившись, полезете на «охоту», ох и всыплю! Не бойцы, а пацанье какое-то...