— Бросал бы ты лучше воровать да грабить, Григорий Павлович. Возраст не тот, и мы не дадим тебе развернуться. Прошли ваши времена. — И, не удержавшись, уколол старого преступника: — Привет тебе, Гриша, велел передать Юдин Борис Васильевич.
— Какой Юдин? — прогнав улыбку, насторожился Никитский.
— Ну тот, что из банкиров в дворники подался. Перевели его наши ребята из дворницкой в Таганку: там тоже кому-то двор подметать надо. МУР нам телеграмму отбил. Просят тебе спасибо сказать за информацию.
Григорий Павлович побледнел, скрипнул зубами, длинно и грязно выругался.
— Ладно, Фомин. Сбегу, тебе привет пришлю, а может, и свидимся. За «банкира» ведь и отблагодарить не грех. Все, баста, говорить больше не о чем, веди в камеру. Нечего тут рассусоливать.
Саша ждал, что ответит Фомин на эту неприкрытую угрозу, но зазвонил телефон, и Фомин снял трубку. Отвечал он коротко, и совсем было не понятно, о чем шла речь.
— Как же так? Есть! Слушаюсь.
Фомин положил трубку. Лицо его стало необычно суровым, глаза сузились. Он неожиданно подскочил к Никитскому, схватил его за воротник и рывком поднял со стула.
— Сволочь ты, Гришка. Все вы гады. — Говорил хрипло, словно с трудом выталкивая слова: — Набил бы тебе морду, да руки пачкать неохота.
— Закон не позволяет, — хмыкнул Никитский.
Фомин достал револьвер из сейфа, сунул в карман.
— Иди вперед. Живо!
Саша еще ни разу не видел Фомина таким разъяренным, хотя в общем-то и раньше Никитский говорил им обоим гадости. Пытался понять, что именно вывело из равновесия дядю Мишу, но так и не понял.
Внезапно в кабинет вихрем влетел Боровик, прямо с порога закричал:
— Что сидишь? Собирайся, Чекулаева убили.
— Как это убили? Ты что, с ума сошел?
— Женьку наповал, а Крючина ранили.
Дорохов сорвался с места, схватил в охапку свою дошку, натянул задом наперед шапку, захлопнул дверь и следом за Боровиком побежал в дежурку. На лестнице их остановил Фомин:
— Куда?
— Дядя Миша, Чекулаева убили! — на ходу крикнул Боровик.
— Знаю. Идите обратно. Чертов велел всем быть в управлении. Он с Картинским выехал на место. Пройдите по кабинетам, предупредите всех, чтобы никто не отлучался. — Приказание всегда мягкого, вежливого Фомина прозвучало твердо.
ТАКАЯ У НИХ РАБОТА
— Товарищи! Наш молодой работник погиб при выполнении служебного долга. Его сразила бандитская пуля. Кто знает, кому она была предназначена? Можно считать, что Чекулаев своей грудью закрыл советского человека. — Начальник уголовного розыска говорил тепло и проникновенно. О Женьке, о необычной работе, о доле работников уголовного розыска. Но Саша ничего этого воспринимать не мог.
«Как же так, Женя? Как же так?» — тяжело ворочалось в его голове. Саше трудно было вздохнуть: в груди саднило, в горле застрял шершавый комок. «Эх, Женька, Женька…»
Когда гроб, обитый красной материей, стали опускать в черный провал могилы, нестройный залп стряхнул с кладбищенских деревьев ворон, сбившихся к вечеру в стаю. Они невысоко поднялись над голыми ветками, хотели опуститься снова, но еще и еще раз, уже более слаженно, ударили револьверы и пистолеты всех мастей и калибров.
— Подождите! Стойте!!! Еще я скажу!
Нарушая похоронный ритуал, Дорохов протиснулся к краю могилы, взглянул на окружавших сослуживцев, студентов-агрономов, что пришли проститься со своим товарищем. Вместо лиц он увидел серые пятна.
— Женя был честным и смелым парнем. — Саша смахнул кулаком слезы. — Я обещаю тебе, друг, работать в уголовном розыске, пока не поймаем последнего гада…
Он оборвал на полуслове, рыдания душили его. Зажав шапку в кулак, Саша медленно побрел в сторону от могилы по какой-то тропинке. В странном полусонном состоянии добрался домой. Мать помогла снять пальто, хотела о чем-то спросить, но Саша молча прошел в свою комнатушку и, не раздеваясь, повалился на постель. Мать осторожно набросила на него теплый платок, задумавшись, постояла рядом. Вот уже полгода, как живет она в постоянной тревоге. Раньше беспокоилась о муже: провожала на войну, выхаживала раненного. В гражданскую свои же станичники, те, кто люто ненавидел молодую Советскую власть, не раз пытались расправиться с большевиком Дмитрием Дороховым. Потом, когда разгромили Деникина и атамана Семенова, Дмитрий уехал учиться в Москву, она одна воспитывала Сашку, жила трудно, в вечной тревоге за мужа. И только в последние годы жизнь наладилась. Муж — кадровый военный, сын — студент, в доме достаток. И тут на тебе, сын пошел в уголовный розыск. Елизавета Васильевна почувствовала приближение новых страхов. Вначале каждый день с тревогой ждала: вдруг придут и скажут, что сын ранен, искалечен, и она бросится в смертельном страхе в больницу. Но прошел месяц, другой, и вроде стало поспокойней. Даже подумалось, что не так и страшен этот уголовный… И вот случилось — погиб Женя, товарищ сына, тот самый ясноглазый мальчик, которого она еще недавно поила чаем с медом, кормила домашними пирогами. А кто следующий? Толя Боровик или Андрюша Нефедов, а может быть, застенчивый Степа Колесов или ее Сашка?