Уже под утро, незадолго до рассвета, охотник предложил:
— Поспим маленько да опять на ту проплешинку подымемся. Может, по утрянке где их заметим. А днем ты хорошенько в Хараузе покопайся. Может, пока мы тут их караулили, они где на сеновале отсиживаются?
— Была такая мыслишка у меня, Мишаня. Была. Днем поеду, покопаюсь да поговорю по душам кое с кем. Но ведь и тут-то бросать все нельзя. Вдруг появится?
— В одночасье могут объявиться, — согласился охотник. — Особо если в Обор им подаваться надо али куда подале.
Но и утро прошло бесполезно. Спускаясь с сопки, чтобы встретить участкового с лошадьми, Мишаня заметил верхового, скакавшего из села. Он взял бинокль.
— Хлестко гонит конягу. Торопится. Видать, случилось что. Без винтовки. Никак, Степан? Что же он без оружия-то? Пожалуй, через полчаса, а то и помене здесь будет. — Охотник перевел бинокль в другую сторону. — А там и завтрак наш едет. Но, пошкандыбали вниз.
«Конечно, зря Простатину скакать сюда незачем, — подумал Дорохов. — Неужели в Хараузе опять беда стряслась?» Ему стали рисоваться картины одна страшнее другой: наткнулись на бандитов, они еще кого-то убили и опять ушли. Сколько же погибло? Один, два или больше? Почему упустили? Наверное, нужно было Степана оставить здесь, а самому отправиться в село. Может быть, он сумел бы избежать жертв, уберечь людей. Черт, как он медленно едет…
Простатин подскакал одновременно с участковым, спрыгнул с лошади, подошел молча.
— Все, Саша! Все. Взяли вчера возле пещеры на Чикойском тракте. Без выстрела.
— Обоих?
— Ну да. Знаешь, кто Лисина убил?
— Догадываюсь. Раньше говорить не хотел. Слепнев Юшка. Мы его тут на солонце ждали, а он проскочил. Кто второй?
— Тоже судимый и дезертир.
На следующий день в Петровск-Забайкальске Дорохов сидел в своем бывшем кабинете. Чуть в стороне у окна расположился Простатин, а у самой двери — Зиновьев, посредине комнаты на стуле застыл Слепнев. Сначала он молчал, потом стал ругаться, захлебываясь, глотая окончания слов, брызгая слюной от ярости.
— Гады вы все! Сволочи! Скажи спасибо, Простатин, что винтовку твоего начальника не успел пристрелять, а то бы не обвысил, вместо шапки в лоб пулю загнал. Все равно убегу и убивать вас буду, где только встречу, где только придется. Винтовка-то моя целехонькая осталась, и припас есть. На вас хватит. А ты, Дорохов, лучше не попадайся: встречу — задавлю.
— Что с вами будет, трибунал решит. — Александр хотел сказать что-то еще, а потом попросил: — Уберите его от меня, ребята, не могу на него смотреть, еще, чего доброго, не сдержусь. Прокуратура с ним разберется.
Слепнева увели в камеру. Вернулся Простатин и доложил:
— Слепневский напарник на допрос просится.
— Ну его к черту! Передадим следователю.
— А может, вызовем? Я бы сам с ним поговорил, да мне же нельзя, я вроде как потерпевший.
— Раз потерпевший, ладно. Скажи Зиновьеву, чтобы привел.
Вскоре в кабинет вошел высокий сутулый мужчина, лет на десять — двенадцать моложе Юшки. Армейская шинель висела на нем, как на тощем манекене. На пороге он снял шапку.
— Проходите, садитесь. — Дорохов заметил лицо растерянное, в глазах страх и вместе с тем решимость. — Кто вы, откуда?
— Песков Севастьян, с Зеи. Я с повинной.
ТАЙНИК НА РУБАШКЕ
…Караван шел медленно. Тяжело груженные кони выбивались из сил, карабкаясь на островерхие перевалы. На крутизне лошади пригибались и взмыленными мордами касались земли, вьюки сползали на круп, растягивая сыромять подпруг. Тропа скатывалась вниз, и вьюки скользили вперед, в кровь растирая натруженные лошадиные спины. На узких местах люди взбирались выше, привязывали веревки к скалам или деревьям и страховали груз, через опасные места лошадей проводили в поводу. Неровен час, сорвется какая и с грузом загремит в пропасть. Измучились лошади, измотались люди. Да и мало их было, втрое меньше, чем лошадей. Со стороны караванщики походили на казаков. В лохматых папахах, в поддевках толстого сукна, у каждого за плечами новенькая четырехлинейная винтовка, а на поясе в кобуре или просто за ремнем большие американские револьверы смит-вессон. Только один из сопровождающих ехал верхом и одет был побогаче — в бекешу, подбитую каракулем, и соболью шапку. Двадцать семь дней шел караван из далекой Учурской тайги, и пути ему было, однако, еще на полмесяца. Трогались в путь с рассветом и шли дотемна. Иногда останавливались рано, если не выдерживали лошади. В этот переход отстал хворый казак. Отстал на целую версту и едва плелся следом, опасаясь свалиться с кручи. Тропа нырнула в узкую низину, вывела на полукруглую песчаную косу, окруженную обломками скал. Тот, что в каракуле, велел отабориться. Солнце стояло высоко, и можно было идти еще да идти, да больно приустали кони. Свалили груз в одну кучу, собрали плавник для костра, горстями поделили лошадям овес пополам с ячменем, а затем все столпились перед огнищем. Внезапно из-за ближайших валунов ударил залп. Эхо разбросало по скалам грохот ружей, как бы раскалывая ущелье. Кони, сорвавшись с привязей, в страхе заметались по берегу. Их ржание, крики застигнутых врасплох казаков заглушались выстрелами. Старшой каравана да еще один завалились за вьюки и вдвоем стали отстреливаться. Они насчитали восемь ружей, выставленных из-за камней. Старшой хладнокровно подвел мушку своего винчестера под чей-то лохматый чуб и плавно потянул за спуск. Бандитская берданка соскользнула со скалы. Казак подцепил второго, тот словно ужаленный вскинулся из-за валуна во весь рост и получил из винчестера еще гостинец. Но падали мертвыми и казаки. Трое метнулись к реке. Двое, раскинув руки, распластались на песке, так и не добравшись до воды. Из всей охраны каравана остались в живых только двое, но один из нападавших зашел с тыла и в упор расстрелял обоих. Отставший казак спрятался на вершине и видел, как шайка принялась за грабеж. Первым делом сбросили в воду мертвых, и река стремительно унесла их вниз. Потом двое погнали лошадей за следующий перевал, а остальные взялись разбирать груз. Атаман велел отложить в сторону двенадцать вьюков, каждому члену шайки по два, а остальные шестьдесят три перетаскали в скалы. Туда же унесли амуницию и оружие убитых и все завалили камнями. Потом разворошили песок, прибрали и подчистили косу, словно и не было здесь час назад кровавой расправы. Привязали к веревке голыш, перебросили через реку, и, когда веревка зацепилась накрепко, все шестеро взвалили на плечи вьюки и переправились вброд.