Шефчик-старший наверняка бы продолжал свои объяснения и дальше, если бы в этот момент в воротах не появился его отец и, кому-то грозя кулаком, заявил во всеуслышание:
— Бандиты! Взорвали мост Маргит.
Шефчик-старший неторопливо подошел к Габи.
— Видал! — торжествующе зашептал ему на ухо. — Коли можно взорвать мост, то автомат и подавно!
Услышав такую невероятную новость, весь дом загудел.
— Но кто взорвал? — спросила тетя Чобан.
— Скорей всего, немцы, — буркнул дядя Варьяш.
— Злодеи! — выкрикнула тетя Шефчик.
Габи отошел от Шефчика-старшего, заметив, что доктор Шербан спускается по лестнице. Спрятавшись в подворотне, Габи подождал его и, когда доктор поравнялся с ним, дернул за пальто. Тот обернулся и вопросительно посмотрел на Габи.
— Здравствуйте, господин Шербан. «Ребята не подведут!» Возьмите меня с собой, — выпалил он одним духом.
— Куда? — удивился доктор Шербан.
— С собой. Я знаю: вы идете к мосту. Мне тоже надо посмотреть на мост. Это очень важно для ребят.
— Откуда ты взял, что я иду туда?
— Знаю, — убежденно ответил Габи. — Вы туда сейчас пойдете.
— Пожалуй, ты прав, — усмехнулся доктор. — Это действительно стоит увидеть своими глазами, чтобы запомнить на всю жизнь. Но мне еще надо кое с кем встретиться…
— Возьмите меня и на встречу, — попросил Габи. — Я буду вести себя тихо, как мышка.
— Ну ладно, будь по-твоему, — согласился доктор Шербан. — В конце концов ты — председатель, а я всего лишь советник.
Он протянул председателю руку, и они зашагали рядом. В тот ранний субботний вечер светило ласковое солнце, на улицах было много людей, и все они казались почему-то спокойными, безразличными, будто ничего особенного и не случилось.
— А между тем только теперь все и начинается… — вдруг буркнул доктор Шербан, отвечая на собственные мысли.
Габи спросил, что именно началось.
— Наверняка утверждать не берусь, — последовал ответ, — но что-то очень скверное, постыдное. Запомни этот день, Габи, и запиши в свою тетрадку для домашних заданий, что «сегодня началось». Это говорю тебе я, советник.
На проспекте Арена они сели в трамвай. Габи прижался носом к оконному стеклу так сильно, что кончик его совсем побелел, а от дыхания на стекле образовалось матовое пятно. Он внимательно глядел по сторонам: вот их трамвай обогнал ослиную упряжку, потом миновал казарму на углу улицы Лехел, во дворе которой суетились солдаты. У многих на рукаве красовалась широкая повязка со скрещенными посередине стрелами. Затем Габи принялся разглядывать пробегавшие мимо дома. У одного из них продырявлена крыша, другой наполовину разрушен, третий хоть и цел, но вместо стекол во всех окнах видна оберточная бумага…
У подземного перехода на проспекте Арена, там, где по мосту над головами людей ходят поезда, они вышли из трамвая и прошли под мостом. Мост трещал, звенел, скрипел, грохотал, словно собираясь вот-вот обрушиться, но так и не обрушился, и они без всяких происшествий добрались до улицы Подманицкого. Там на углу, у трамвайной остановки, их ждал какой-то человек. Доктор Шербан подошел к нему и кашлянул. Человек смотрел прямо перед собой и лишь краешком глаза поглядывал на Габи. Так и не повернув головы, он чуть приоткрыл рог и шепотом обратился к доктору Шербану:
— Что это за мальчишка?
— Кажется, вы давно знакомы, — ответил ему в тон доктор.
Человек повернулся к ним, и Габи сразу же бросились в глаза его густая борода, обвислые усы и очки в роговой оправе. Бородач пристально посмотрел на Габи, чуть заметно улыбнулся и кивнул.
— И в самом деле. Ведь это председатель.
— Да, своей собственной персоной, — подтвердил доктор Шербан.
Теперь пришла очередь Габи удивляться и таращить глаза. Он тоже внимательно осмотрел бородача и лишь с трудом разглядел в обросшем лице знакомые черты.
— Келемен… то есть Чепань… то есть дядя… — обрадовался он.
— И баста! — пресек его восторги бородач и повернулся к доктору Шербану: — Ну, что нового?
— Есть хорошие новости, — отозвался доктор Шербан. — Они отложили.
— Вот и отлично. И на какое время? — поинтересовался бородач.
— На две-три недели. Как видно, очень уж уверены в себе. Считают, что времени у них хватит.
— Тогда мы успеем все организовать, — произнес бородач.
— Разумеется. Только кому начинать?
— Господин советник, а нельзя ли начать группе? — спросил Габи.
Но доктор Шербан одернул его:
— Я же сказал, чтоб вы не совали свой нос куда не следует!
— А куда, господин советник? — простодушно спросил Габи.
— Если не знаешь, тем лучше, — проворчал бородач. — По крайней мере не будете вертеться под ногами. Да, вот еще: на время оставьте Шлампетера в покое. Не тревожьте его. Сейчас есть более серьезные дела. Понятно?
Габи кивнул: понятно, мол, как не понять.
Бородач и доктор Шербан обменялись еще несколькими словами, делая вид, будто ждут трамвая и просто убивают время. Поговорили о каких-то листовках, которые необходимо пронести на завод. Со стороны казалось, будто они говорят о бумажной фабрике.
По улице Подманицкого из-за угла выбежал трамвай. Бородач, не прощаясь, вскочил в вагон и даже не оглянулся на оставшихся. Доктор Шербан и Габи побрели обратно под гудевший мост и тоже сели на трамвай.
Трамвай загромыхал по хорошо знакомому проспекту Арена. Но когда он свернул на Пожоньское шоссе, Габи широко раскрыл глаза. Вдоль шоссе стояли в ряд красивые двухэтажные дома. На каждом доме намалевана была огромная желтая звезда. Застекленные ворота заперты, а за ними толпятся люди. Они нет-нет да и выглянут на улицу, а кое-кто даже помашут рукой. Габи показалось, будто все эти люди нарочно высыпали к воротам, а в комнатах, наверно, ни души. Среди них было много стариков, старух, и все они жадно смотрели на оживленную улицу, не смея выйти наружу и немного прогуляться, пока светит яркое ласковое солнце.
Габи не сразу сообразил, что обитателям этих домов запрещено выходить на улицу и что там, на улице, их подстерегают вооруженные нилашисты.
Наконец они приехали. Вернее, трамвай остановился, и вагоновожатый заявил, что дальше они не поедут, поскольку дорога перекрыта.
Доктор и Габи двинулись пешком к мосту Маргит. Под ногами у них хрустело битое стекло, словно кто-то неожиданно вышиб все стекла из окон и усеял их осколками тротуар. Проходившие мимо люди толковали только о взрыве, о мосте Маргит. «В это время я была на кухне и, представляете, целую кастрюлю с супом сбросило с плиты», — рассказывала какая-то женщина. «Я как раз собирался идти в Буду…» — прошамкал древний старик в котелке. «Погибло четыреста человек», — сообщил почтальон. «Мне на голову чуть не свалилась витрина молочного магазина», — нервно рассмеялась какая-то девушка.
На площадь перед въездом на мост они не попали, так как путь преградили шпалеры солдат и полицейских. Поэтому они пошли в обход, пересекли у театра комедии Бульварное кольцо и возле Парламента спустились к Дунаю, а потом другим путем направились к мосту Маргит.
Позже Габи не раз пытался поделиться своими впечатлениями обо всем увиденном в тот вечер, но ничего вразумительного рассказать не мог, без конца повторяя: «Да ведь ты и сам, наверно, знаешь…» Да и в самом деле, осмыслить все это, а тем более рассказать ему было просто не под силу.
У него сложилось такое впечатление, будто какой-то злой великан, напялив на себя семимильные сапоги, прошелся ради собственного удовольствия по мосту и шутя растоптал его. Сделал великан три шага, и три стальных пролета моста с грохотом и скрежетом рухнули вниз. Широкий железный тротуар, недавно еще такой прочный и надежный, беспомощно повис над рекой. Один конец его судорожно цеплялся за каменные опоры, а другой погрузился в мутно-зеленую реку. Теперь в просветах этого железного тротуара безмятежно поплескивали волны, наскакивали на искореженное железо и, потанцевав, устремлялись дальше, чтоб скорее миновать это страшное место и позабыть о нем.