— А что его запасать-то? — Максим Петрович выглянул из машинного отделения и, состроив ребятам плутовскую гримасу, добавил: — Пару полон котел! В мешки, что ли, запасать!
Вопрос Левки и легкомысленная веселость машиниста, по мнению Луки Лукича, были скверными приметами. Шкипер все суровее и суровее хмурил брови, находя новые подтверждения своим тревожным догадкам. Исчезли чайки, а длинношеие бакланы цепочками мчались к скалистому берегу.
— Левка, поди разбуди Брынзу! — приказал Лука Лукич.
— Есть! — Левка положил кисть и, скользя по палубе босыми ногами, побежал к матросскому кубрику.
Вскоре он вернулся и доложил:
— Не встает! Пьяный!
— Под суд отдам негодяя! — рявкнул шкипер и вдруг, переменив тон, тихо проговорил: — Несите-ка борща. Подзаправимся, пока есть время.
Левка и Сун загремели мисками в маленьком камбузе рядом с рубкой.
Пока Лука Лукич ел, сидя на пороге рубки, мальчики стояли у штурвала. Управлять катером становилось трудно. Волнение усилилось. Буксирный канат сильно натягивался и отбрасывал корму катера то вправо, то влево. Маслянистая поверхность воды сморщилась. В снастях загудел, запел на разные голоса ветер.
Доев борщ, Лука Лукич принял штурвал.
— Гамов маяк показался, сейчас курс возьмем на Владивосток, — сказал он, повеселев.
Ребята забрались на железные решетки между рубкой и трубой. Это было, по их мнению, самое удобное место на судне: отсюда можно заглянуть и в кочегарку, и через иллюминатор к дедушке, и в машинное к Максиму Петровичу.
— Я еще таких волн никогда не видел! — сказал Левка, показывая на расходившееся море.
— Думаешь, тайфун? — спросил Сун.
— Может, и не тайфун, а штормяга сильный идет.
Мальчики умолкли, наблюдая, как за бортом на синей кипящей волне появляются и исчезают белые узоры из пены, похожие то на кружева, то на прожилки мрамора, то на фантастических птиц и зверей. «Орел» тяжело взбирался на гребни волн и вдруг, увлекая за собой баржу, стремительно летел вниз.
— Не боишься? — спросил Суна Левка.
— Немножко. А ты?
— Я-то… Сердце немножко екает, а так ничего. И ты не бойся.
Из люка машинного отделения показалась голова Максима Петровича.
— Ведь правда, у нас машина сильная? — обратился к нему Левка.
— Машина что надо! Вот только баржа тормозит.
— Смотри, какая птица! — Сун схватил Левку за рукав.
Распластав крылья, пронесся буревестник. Он ни разу не взмахнул крылом. Казалось, какая-то чудесная сила мчит его над самой водой.
— Веселая птица! — усмехнулся Максим Петрович.
Зазвенел машинный телеграф. Голова Максима Петровича скрылась в люке.
— Самый-самый полный, — пояснил Левка.
Из трубы еще гуще повалил черный дым. Сбитый ветром, он падал, застилая корму.
Мальчики плотней прижались друг к другу.
— Не такие тайфуны видали! — храбрился Левка и вдруг умолк.
Катер повернулся боком к волне и ветру, дым отнесло в сторону, и совсем недалеко показались серые скалы. Катер полетел вниз, а скалы взмыли к тучам и скрылись за белым гребнем волны.
Опасен для моряка скалистый берег в бурную погоду. Разобьется корабль об острые камни. И как бы ни был искусен пловец, не выбраться ему из страшной толчеи волн.
На палубе появился Брынза. Цепляясь за поручни, матрос пробирался к рубке. Он прошел возле ребят, обдав их запахом водочного перегара. У рубки Брынза остановился и стал стучать кулаком в дверь.
— Капитан! Погибаем, к берегу несет… Что же это такое! — закричал он хриплым, срывающимся голосом.
— Кто это там погибает? Рано, брат! Берись-ка лучше за дело. Проверь, нет ли воды в трюме, — ответил ему шкипер.
— Не буду, не хочу погибать! Ты должен бросить баржу, чем всем погибать!
Старый моряк не меньше Брынзы понимал смертельную опасность. Без баржи «Орлу» была не страшна буря. Но на барже находилась семья рулевого и целая артель грузчиков.
— Я тебе брошу, подлая душа! — рявкнул Лука Лукич.
— Бросишь, бросишь! — бормотал Брынза и вдруг быстро перебежал к кубрику и скрылся в нем. Через несколько минут он показался снова с топором в руке.
— Дедушка, он с топором! — пронзительно крикнул Левка.
Из машинного отделения выглянул Максим Петрович.
— Ко мне! Оба, живо! — донесся голос Луки Лукича.
Когда ребята очутились в рубке, он приказал:
— Держите против волны! — а сам шагнул на палубу.
Шкипер подоспел вовремя. Брынза уже начал рубить толстый буксирный канат. Но ему сильно мешала качка. Канат ходил по корме, то натягиваясь, как струна, то обвисая. Все же, пока подбежал Лука Лукич, Брынзе удалось перерубить несколько прядей. Шкипер схватил Брынзу поперек туловища и, побагровев от натуги, поднял его над головой. Матрос выронил топор в воду, и это спасло его. Лука Лукич еще мгновение подержал над водой обмякшее тело труса, потом дотащил его до входа в кубрик, швырнул туда и захлопнул люк.
— Держим на курсе! — отрапортовал Левка, когда Лука Лукич вернулся в рубку.
— Марш на свое место! Смотреть за баржей и за берегом, — скомандовал Лука Лукич, кладя руки на колесо штурвала.
В переговорную трубку донесся необычно мягкий голос машиниста:
— Как, Лукич, подвигаемся?
— Нет, Максим. Плохи наши дела!
— Что ж, будем бороться… И должен я тебе сказать, Лукич, что правильно ты поступаешь… по-настоящему…
— Спасибо, Максим!..
Катер заметно приблизился к берегу. Когда ветер относил от скал густую завесу из брызг и тумана, открывалась отвесная стена, увенчанная белой башней маяка. На верхней кромке стены виднелись приземистые сосны с искривленными стволами.
— Вот бы сейчас под соснами посидеть! — мечтательно сказал Левка.
— Хорошо на берегу! — в тон ему ответил Сун.
Из машинного отделения опять выглянул Максим Петрович.
— Ничего, не робей, ребятки! Выберемся! — сказал он на этот раз без обычной улыбки.
От Левки не укрылось строгое выражение лица машиниста.
«Нас ободряет», — подумал Левка и вдруг почувствовал противную слабость во всем теле: он заметил между темной полоской шеи и замасленным воротником кителя машиниста узенькую, ослепительно белую полоску воротничка чистой рубахи.
— Дядя Максим! — со слезами в голосе крикнул Левка.
Машинист понял, что Левка знает, почему он надел чистое белье.
— Всяко может быть, Лева. Такой уж морской обычай у нас. На всякий случай в чистое оделся. Да я уже три раза так-то переодевался — и ничего!
— на лице Максима Петровича мелькнула улыбка.
Левка тоже улыбнулся. В глубине души он не верил, что с ним может случиться несчастье. Надеялся Левка и на Суна, который не хуже его плавал и нырял, вот только старики внушали ему опасение.
Невеселые мысли Левки прервал голос деда:
— Левка! Как по корме?
— Кабельтовых пять осталось!
— Смотри лучше… дальномерщик!
«Не слепой, что тут смотреть-то!» — огрызнулся про себя Левка.
Потянулись томительные секунды ожидания. «Орел» боролся изо всех сил с ветром и волнами. Слышно было, как со свистом вращаются шатуны. Иногда Левке казалось, что баржа уже ударилась о скалы и идет ко дну, но она, залитая водой, каждый раз грузно поднималась из пучины.
Вдруг Сун схватил Левку за руку:
— Пошли!
— Ну! — У Левки загорелись глаза.
И правда, как только прокатывался вал, сквозь завесу из водяных брызг и тумана видно было, как все дальше и дальше отступают страшные скалы.
— Дядя Максим! Идем! Пошли! Провалиться мне, идем! Снимайте свою рубаху! — крикнул Левка в машинное отделение.
— Ну ты, смотри у меня лучше! — добродушно заворчал Лука Лукич, тоже заметивший, что катер, наконец, стал двигаться вперед. Однако Лука Лукич считал, что нельзя еще вслух выражать свою радость.