— Мы лишний час провели бы вдвоем! Валентина, мне кажется — ты нарочно поменяла рейс! Это, в конце концов, неблагородно!
— Господи, ну сколько повторять? Так вышло… — отвечала ему скуластенькая, темноглазая стюардесса, придерживая за локоть подругу. — Лида, подтверди ты ему…
— И не могла предупредить? Кто тебе поверит, Валентина! Я ведь случайно приехал раньше! А если бы не приехал?
— Ты же предусмотрительный.
— Мы потеряли бы этот час! И я, как глупец, ждал бы у самолета! Мне кажется, ты находишь в этом удовольствие!
— Ну, перестань. — Она нахмурилась. — Опять сцена у фонтана. Мы дико замотались сегодня, пожалей, будь человеком… Вон люди смотрят.
Альпинист неуклюже, как медведь на дыбках, обернулся к ребятам и шоферу.
— Вы? В чем дело?.. Я неправильно рассчитался?
— Претензий нет, — сказал шофер. — Мы, собственно, вот к девушкам… Нет ли, девчата, какой-нибудь посылочки из Душанбе?
— Что еще за посылочка?! — каменея лицом, спросил альпинист. — Ты с ним знакома, Валентина?
— Да н-нет, не знакома…
— Очень странно! Это таксист, который меня привез… Что у вас общего?
— Мы разыскиваем посылку, — объяснил шофер. — Была из Душанбе телеграмма насчет вашего рейса…
— А посылка для Озерова! — сказала Вера.
Скуластенькая Валентина сняла с плеча голубую фирменную сумку, покопалась в ней и вытащила небольшой пакет, завернутый в газетную бумагу. Прочла написанную карандашом фамилию.
— Это вы — Озеров?
— Нет, — улыбнулся шофер. — Я, в общем-то, посторонний. Вот ребята от него приехали. Соседи.
— А где же он сам?
— Он в больнице. Не смог встретить.
Валентина повертела в руках пакет. Переглянулась с подругой. Какое-то замешательство возникло у обеих.
— Да вы не сомневайтесь, — сказал шофер. — Все правильно. Доставим по назначению.
— Мы и рады бы не сомневаться… — нерешительно произнесла Лида, краснея. — Да нас предупредили, что это — лекарство. Дорогое и очень редкое!
— Правда, — кивнула Валентина. — Понимаете, тот человек — ну, который к самолету прибежал — жутко над ним трясся. Не потеряйте, просит, не перепутайте ради бога! Я, мол, срочную телеграмму отправлю, Озеров придет обязательно!..
— Озеров без сознания лежит, — сказала Вера.
— Он даже и телеграмму не смог получить! — ляпнул Сережка.
Сережка мыслил прямо и незатейливо. Ему казалось, что чем подробнее информация, тем лучше. Простота святая.
Поддернув за лямки рюкзак, альпинист раздельно произнес:
— Оч-чень интересное кино получается! — и оглядел всех по очереди, будто пересчитал.
А Валентина все вертела в руках обвязанный бечевкой пакет.
— Как быть, прямо не знаю… Мы уж решили — командиру доложимся. Нам и вообще-то не полагается брать никаких посылок, а тут…
— Но ведь все выяснилось! — нетерпеливо проговорил Сережка — и вдруг осекся под упорным, тяжелым взглядом альпиниста.
— Ничего не выяснилось, — сказал альпинист. — Наоборот. Чем дальше в лес, тем больше дров… Валентина, тот человек из Душанбе кому-нибудь известен?
— Не знаю… Мне неизвестен.
— Он документов не предъявлял?
— Да где там! Перед отлетом прибежал, в последние минуты…
— Так я и думал… Что ж это выходит, а? Отправитель неизвестен. Получатель не явился. И даже телеграммы не видел. Эту телеграмму соседские ребятишки прочитали, хотя чужим людям телеграммы не выдаются!..
— Жуткая какая история, — сказал шофер.
— Да, интересное кино! Все сделано так, что и концов не найдешь. Шофер — посторонний. Ребятишки — малолетние, беспаспортные. И к ответственности привлечь некого.
Подняв на него внимательный взгляд, шофер вздохнул и посочувствовал:
— А трудно вам будет в горах-то. Очень трудно!
— Ничего. Я, знаете ли, подготовился. Кое-какие сведения о Памире имею и вполне догадываюсь, что за лекарства можно оттуда вывозить. Особенно — нелегальным путем!
— Что ты болтаешь?! — испуганно сказала Валентина.
— Этот шофер, девочки, уверяет, что он посторонний. Так? А он подыскивал пассажира именно в этот аэропорт. Чтобы случайно тут оказаться… Потом он якобы случайно берет на углу попутчиков. Вот этих пацанов. И вдруг выясняется, что они знакомы, что у них общее дельце! Потом он нечаянно проговаривается, что раньше работал на Памире. Уж слишком много случайностей, знаете ли!
Сережка больше всего уважал справедливость. И еще — личную храбрость. Он медленно и неуклонно стал подвигаться к альпинисту, занимая фронтальную позицию.