Николай Николаевич взял у нее книжку, перевернул мизинцем страницу.
— Г-хм… Да, стихи не чеканные… Но рядом, Валечка, есть недурные строки. А иногда попадается просто хорошая. Почему не обрадоваться даже одной хорошей строке?
— Нет уж, спасибо! Я продам бракованную рубаху, скроенную шиворот-навыворот, и скажу: в ней есть отдельные хорошие ниточки! Вы обрадуетесь?
Валечка в гневе заломила подрисованную бровь, смотрела негодующе. Николай Николаевич деликатно сказал:
— Есть разница, Валечка, между поэзией и… г-хм… изделиями легкой промышленности.
— Везде требуется качество! Прежде всего качество!
— Разумеется, Валечка. Но стихи… как бы это выразиться, г-хм… они живые. Их надо воспринимать как нечто одушевленное. Вот вы встретили ребенка, у него удивительные синие глаза. Кажется — мелкая деталь, правда? Но это же прекрасно…
Николай Николаевич улыбнулся продавщице, забрал свои покупки и зашаркал к выходу, останавливаясь почти у каждого прилавка.
Продавщица не сразу очнулась от задумчивости, когда к прилавку подбежал — щеки бледные от волнения, кепочка набекрень — Алексей Петухов.
— Девушка!!! Поступила к вам книга под названием «Ступеньки»?
— Нет.
— Стихи! Такой сборничек! «Сту-пень-ки»!
— Я же вам говорю, что никаких «Ступенек» нет.
— А мне позвонили, что уже поступила в продажу! Вы проверьте, девушка!
Петухов алчущим взглядом ощупывал прилавок; названия путались, буквы двоились и прыгали у него в глазах.
— Да вот же она!!! — Рука Петухова дернулась и схватила маленькую, в неброском переплете книжицу.
— Ах, эта, — сказала продавщица. — Простите, я не расслышала название. Да, сегодня получили. Будете брать?
— Беру! Выписывайте!
— Восемь копеек, прямо в кассу.
— Но мне требуется много экземпляров!
— Сколько же?
— Все, сколько есть в магазине! — выпалил Петухов.
— То есть как это все?!
— Я хочу купить все до единой! Всю партию, которую завезли!
— Подождите, гражданин. А если у нас — пятьсот штук? Тысяча? Я не знаю, сколько их привезли!
— Пускай будет тысяча! Беру! Выписывайте чек!..
Продавщица была ошарашена. Впервые в ее практике встретился человек, делающий такие закупки.
— Простите… вы от какой-нибудь организации? Берете по безналичному расчету?
— Нет, — сказал Петухов. — За наличный! Плачу сразу!
— Не знаю, разрешается ли отпускать столько книг в одни руки. Я должна навести справки.
— Девушка, да какая вам разница?! — взмолился Петухов. — Это же не дефицитный товар! Не автомобиль «жигули»! Очередь тут не выстроится, можете мне поверить!
— Я все-таки должна навести справки. Подождите немного. Скоро придет заведующая, она даст указание.
— А без заведующей нельзя?
— Потерпите несколько минут, гражданин. Ведь книжку-то не раскупят, правда же?
Петухов отступил от прилавка, поискал глазами какое-нибудь укромное место. Ему не хотелось торчать у всех на виду. Он зашел за бетонную колонну, привалился к ней плечом. Невидяще уставился на портреты классиков, украшавшие стену.
Лев Толстой — с бородою до пояса, юный Лермонтов, мечтательный Пушкин свысока смотрели на Петухова. Казалось, они сдерживают усмешечку, все понимая.
Петухов дернул плечом и отвернулся от классиков.
А в этот момент к поэтическому отделу подошли две старшеклассницы. У обеих колотились по длинным ногам портфели, у обеих сверкали модные очки, похожие на автомобильные фары.
— Вознесенский на пластинке есть?
— Кончился, — сказала продавщица.
— А Евтушенко?
— Кончился.
Школьницы одинаковым жестом поправили очки.
— А что же у вас есть-то?!
— Петухов сегодня поступил, — сказала продавщица. — Сборник «Ступеньки», восемь копеек. Не желаете?
Петухов, стоя за колонной, услышал эти слова. И увидел, как продавщица взяла с прилавка маленькую книжечку.
Старшеклассницы склонились, разглядывая обложку.