— Но, собратья и друзья мои по искусству, — говорил старый актер, расхаживая по сцене, — нельзя забывать и «Любовь Яровую», и «Красных дьяволят». Мы получили приглашения выступить с этими праздничными премьерами и в клубе железнодорожников, и в клубе милиции. Завтра я сам обстоятельно выясню порядок гастролей. Обновить требуется и репертуар бригады «Синей блузы»… Работы, как видите, у нас по горло.
И работы, действительно, оказалось «по горло». «Красных дьяволят» нам пришлось играть не только у железнодорожников и у милиционеров, но и в детском доме № 1. А старшие студийцы ездили с «Любовью Яровой» по ближним деревням. О наших спектаклях в комсомольской газете даже появилась статья с рисунками Вальки Васильчикова.
Валька старался не пропустить ни одной постановки «Красных дьяволят», сидел всегда в первом ряду и все время делал какие-то наброски в маленький блокнотик. Потом он признался, что выполнял задание Алексея Афанасьевича. Результатом задания и было его первое выступление на страницах газеты.
В тот день Валька чувствовал себя на седьмом небе, да и мы, пожалуй, радовались не меньше его. Двадцать экземпляров номера наш друг отправил по почте Елене Емельяновне и приписал, чтобы Елена Емельяновна раздарила газеты всем родным и соседям.
Юрий Михеевич стал репетировать с нами инсценировку о Робине Гуде, и Глебу, конечно, досталась заглавная роль, а мне опять поручили исполнять «персонажа из толпы» — некоего мрачного рыцаря.
— Георгий, не огорчайся, — утешал меня Юрий Михеевич, когда распределяли роли. — Специально тебя занимаю лишь в нескольких сценах… Суфлер ты, друг, идеальный.
Однажды вечером в клуб, когда мы только-только расселись за большим овальным столом, чтобы прочитать по ролям пьесу о Робине Гуде (Юрий Михеевич именовал такую читку застольной репетицией), нежданно-негаданно заявились Игнат Дмитриевич и Тереха. Вежливо поздоровавшись с каждым за руку, они пригласили нас приехать в какое-нибудь воскресенье на Северный и показать «Красных дьяволят».
— Вот, друзья-студийцы, — гордо сказал старый актер, обращаясь к собравшимся, — что значит истинное искусство! Оно нужно людям, как пища, как вода, как солнце, как воздух. Чувствуете? Забастовка идет, а нас приглашают… Обещаем, дорогой Игнат Дмитриевич, торжественно обещаем продемонстрировать свой скромный труд рабочим Северного… Устраивает вас первое воскресенье декабря?
Тут же мы условились, что декорации, костюмы и бутафория будут отправлены в Северный на розвальнях, которые стачечный комитет специально пришлет в субботу, а участники спектакля и режиссер поедут на следующий день утренним поездом.
— Сцену вам сколотим отменную, побей меня бог! — говорил обрадованный Игнат Дмитриевич. — Я ведь мастер по этаким делам еще с молодости. В самом огромном цехе развернемся, чтобы побольше народу вместилось…
И наша студия стала готовиться к гастролям на Северном заводе. Леня, узнав о выездном спектакле, добился у Юрия Михеевича разрешения поехать вместе с нами. Сопровождала нас и Галина Михайловна.
В первое воскресенье декабря рано утром мы собрались в клубе, сложили в общую корзину пирожки, шаньги, бутерброды и вареные яйца, которыми нас снабдили матери, и, сев около магазина Уралторг в автобус, отправились на вокзал.
Мне редко приходилось путешествовать по железной дороге, а зимой я не ездил ни разу. Да, пожалуй, и не я один, многие из моих товарищей дальше пригородных деревень и сел никуда не выезжали, поэтому нам было все и непривычно, и интересно.
Нам не терпелось поскорее забраться в вагон, чтобы уже по-настоящему почувствовать себя путешественниками.
— Ох, молодежь! Ох, молодежь! — добродушно посмеивался Юрий Михеевич. — Кровь-то горячая, вот и играет…
Наша четверка устроилась на нижней полке рядом с Леней, а на верхнюю вместе со своей гармошкой забрался Петя Петрин.
— Не выспался я сегодня, — заявил он, зевая. — Вздремну малость… Приедем — разбудите. В окошки все равно нельзя смотреть: морозом разукрасило.
— Леня, — скинув платок, лукаво спросила Герта, — а почему ты такой мрачный нынче с самого раннего утра?
— Правда, Леня, — встрепенулся и Глеб. — В чем дело?