Ребята Скобского дворца

От приятных размышлений вернул Ванюшку к жизни дед.

— Пойдешь, что ли, со мной к околоточному? — спросил он, любивший ходить с внуком. — Пойдем с тобою, Якунькин-Ванькин, в гости, глодать чужие кости. — Дед чем-то был озабочен.

Ванюшка сразу же согласился. Вообще в этот день он соглашался со всеми и на все.

— Ничего не поделаешь, — тяжело вздыхая, говорил по дороге дед. — Нужно нести подарок. Сам намекнул мне вчера.

Ванюшка понял, что речь шла об обычном новогоднем подношении околоточному Грязнову.

— Вот и живи на белом свете, — продолжал жаловаться дед, крупно шагая. — Городовому Жиге красненьку! Меньше нельзя... Дворнику зелененьку! Тоже меньше трешки нельзя. А самому господину околоточному четвертной...

— А если не давать? — нерешительно возразил Ванюшка.

Дед усмехнулся, блеснули стекла очков из-под ватного картуза.

— Потом хуже будет. Разными штрафами разорят. Вся власть только на взятках и держится. Таков уж порядок, не нами заведенный.

На Гаванской улице звенели трамваи. Зазывали к себе выставленные в витринах магазинов товары. Проезжали извозчики. По панели шла чистая публика. Как не похожа была эта улица на ту, на которой находился Скобской дворец.

В угловом доме, где жил околоточный Грязнов, Николай Петрович и Ванюшка не спеша поднялись на второй этаж, позвонили. Дверь открыла миловидная белокурая женщина — жена околоточного.

— Пожалуйста, — небрежно пригласила она, ничего не спрашивая.

Из двери соседней комнаты выглянул сын околоточного — рыжеволосый круглолицый Ромка, с которым Ванюшка учился в одном классе городского училища. Увидав Ванюшку, он заговорщически подмигнул и показал язык. О чем говорил дед с околоточным, Ванюшка не слышал: за полуоткрытыми дверями комнаты продолжал гримасничать Ромка, а Ванюшка отвечал ему тем же. Но после того как Николай Петрович вручил околоточному новогоднее подношение, Грязнов заговорил другим тоном, уже менее любезным, и Ванюшка навострил уши.

— Пожалел я вас вчера, почтеннейший. Беглого солдата нужно не укрывать, а по закону передавать властям.

— К-как? — заикнулся Николай Петрович, побледнев.

— Точно так, — сурово и осуждающе ответил околоточный. — Вчера бы он был в наших руках и понес заслуженное наказание. А сегодня ищи его. Никак я не ожидал, почтеннейший, от вас...

Ванюшка вспомнил про солдатскую папаху Егора Зубарева, лежавшую в углу прихожей на сундуке. Николай Петрович, тяжело вздохнув, вынул из бумажника еще несколько кредитных билетов и, низко кланяясь, передал околоточному.

— За науку, — бормотал он. — Век живи, век учись.

Грязнов спокойно принял новое подношение.

— Только вас, почтеннейший, жалеючи, — подчеркнул он уже более ласково, провожая Николая Петровича и Ванюшку до двери в прихожей. — Служба службой, а дружба дружбой.

— Чтоб тебе пусто было... — пробормотал дед, когда дверь захлопнулась.

Обратный путь в Скобской дворец дед и внук шли молча. Николай Петрович удрученно смотрел вниз. Ванюшка, искоса поглядывая на него, думал: согласился бы дед выручить отца Фроськи, если бы знал, что придется платить околоточному?

«Укрыл бы», — упрямо думал Ванюшка, снова с душевным трепетом вспоминая про благодарность Фроськи.

СЧАСТЛИВЫЕ ДНИ

Первые дни после Нового года, встречаясь с Фроськой, Ванюшка чувствовал себя не совсем уверенно, боясь прямо взглянуть ей в глаза. Но Фроська осталась прежней Фроськой. Словно ничего между ними и не произошло. С Ванюшкой она обращалась запросто, но очень ласково. У нее все более укоренялась привычка называть своих подруг и друзей на дворе ласкательными именами.

Катюшку и Дуню Пузину она неизменно величала Катюнечкой и Дусенькой, Цветка — Цветочком и Петечкой, а Копейку — Сереженькой. Никто из скобарей не удивлялся, что Чайник стал Ванечкой. Но при этом ничто не мешало Фроське, чуть рассердившись, отчитывать своих подружек и друзей первыми попавшимися на язык словами. Церемониться с ними она не любила.

Ванюшке тоже очень хотелось называть своего задушевного друга не Фроськой и не Фросей, а Фро-сень-кой. Но что-то мешало, да и опасался он злых языков на дворе.

Ребята уже и так замечали, что стал он снова лакеем у Фроськи. Правда, она больше не совала ему, как прежде, своего братика Кольку. Да и Колька уже не лежал в пеленках, а самостоятельно ковылял по двору, держась за подол Фроськи. Но все равно всем бросалась в глаза покорность Ванюшки.

— Чего это она тобой командует? — спрашивал Серега Копейка, любивший всегда быть самостоятельным и независимым.

— Смотри, опять ей не поддайся, — дружески советовал Ванюшке Левка Купчик, недолюбливавший Фроську.

Черномазый, как цыган, Жучок выражался еще короче, помня нанесенные ему Фроськой обиды.

— Кулачница! — намекал он на воинственный характер Фроськи.

Ванюшка молча соглашался со своими друзьями, но чувствовал, что отстоять свою независимость у него не хватает сил, словно приколдовали его. Он следовал за Фроськой всегда, даже когда его не звали.

Дело дошло до того, что даже девчонки стали говорить Фроське.

— Смотри, твой хвостик стоит, — намокали они на Ванюшку.

Фроська сначала терпела это, а потом, видно, ей надоело. Как-то встретив Ванюшку, она окинула его ледяным взглядом и, отведя в сторону, сказала:

— Я тебе только одно словечко скажу. Одно-единственное.

— Говори. — Сердце у него радостно затрепетало.

Фроська заколебалась:

— Я тебя спрошу одним словом... А ты мне отвечай тоже одним словом. Понял?

— Как это одним словом? — не понял он. — А если я тебе захочу десять слов сказать?

— Ладно, — милостиво разрешила она, вдруг смягчившись, — я скажу тебе потом, — и отошла.

Сердце у Ванюшки тревожно билось весь день. Какое слово собиралась сказать Фроська? Предчувствовал он что-то большое, радостное... Иначе зачем такая секретность? Он то и дело подходил к Фроське и смотрел на нее с ожиданием. И Фроська, не вытерпев, снова отвела его в сторону.

— Слушай! — приказала она.

Ванюшка от усердия вытаращил глаза.

— Ты только не сердись, — снова предупредила она и по своей привычке погладила его по щеке. — Ванечка! Ну что ты ходишь за мной, как валет за кралей? Куда я, туда и ты?

Покраснев и сконфузившись, Ванюшка молча отошел от Фроськи с твердым желанием больше с ней никогда не встречаться. И сразу же столкнулся со своим давнишним недругом Цветком. Тот с подчеркнутой любезностью расшаркался, поднял голову с нахлобученным лисьим треухом и осведомился:

— Где же вы, Чайничек, свою крышечку потеряли?

Имел он в виду Фроську. Ванюшка взорвался.

— Ты вот что, Рыжий... — Ванюшка, сжимая кулаки, решительно шагнул к Цветку. — Ты получишь от меня крышку... гробовую! — хотел он разделать Цветка под орех.

Но присутствовавший при этой словесной стычке Серега Копейка развел противников.

— Ты, хмырь, не петушись! — осадил он Ванюшку, хлопая его по плечу, чтоб тот не очень обижался. — А ты, Цвет, тоже не ерепенься, — предупредил он и другую сторону.

После ухода Царя из Скобского дворца Копейка, как первый силач среди скобарей, считал своим долгом изредка наводить порядок на дворе. Верховодить же мешали дела — по-прежнему он торговал газетами.

Возвращаясь домой, Ванюшка думал: «Тоже... краля! Головешка черная». Удивлялся он нахальству Фроськи и ничего хорошего в ней теперь уже не видел. Разыскав колоду карт дома, он долго исследовал каждого валета. Брешет, решил Ванюшка. Ни на одного из них он не похож. На этом он и успокоился.

ЖИТЕЙСКИЕ ДЕЛА

В феврале стояли злые, трескучие морозы. Ванюшка ждал весны, тепла, а с каждым днем становилось все холоднее. Мороз лютовал. «Не хочет зима сдаваться», — огорчался Ванюшка, заглядывая в белое, забронированное толстой коркой изморози окно.

— Одевайся теплее, — еще с вечера советовала Ванюшке мать; то же самое говорил и дед.