Полеты, маневры, бои - все это выписано автором с тщанием, с любовью к каждой незначительной детальке. И это единственное, что меня неподдельно восхитило в романе.
Цитата:
«Я прошёлся, уже не глядя в зеркальце. Выпустил короткую очередь. В шесть патронов. Из каждого ствола. Пули вспыхивают огненными дорожками. Фосфорные. Вспарывают крыло ближайшего блицкриговского аэроплана. Он рушится с неба вниз, объятый клубами чёрного дыма. Готов! Бросаю аэроплан в сторону, уходя от столкновения с потерявшей управление машиной. Те, кто преследовал его, обрушиваются на меня. Три блицкриговца - палят в белый свет, как в медяшку. Вот сейчас проверим смутно знакомого летуна. Я увожу аэроплан - даже не знаю, как называется эта модель - ещё дальше, подставляя врагов под пулемёты ведомого. Тот не сплоховал. Его пулемёты тут же стучат часто и беспощадно. Краем глаза я вижу, как от попаданий в капот вспыхивает двигатель летящего первым блицкриговца. Он просто не успевает ничего сделать...»
Машины, битвы, адреналин - это и есть мир Готлинда. Люди? Они ему практически не интересны. Даже женщины. В романе, кстати, нет ни одного мало-мальски достоверного женского образа (что мне, как женщине сильно не хватило). Силка - единственный персонаж женского рода, но я так и не поняла, в чем, собственно, была ее роль. Она ничем не отличалась от представленных нам мужчин.
Описаниям чувств, внутренних переживаний в романе уделено мало места. То есть - вообще. Любые человеческие эмоции (я сейчас не только про любовь и страсть) выписаны автором предельно скупо. Борис Сапожников ведет свой рассказ с холодной отстраненностью, никому не сочувствует, никем не восхищается, никого не боится. Целесообразность - вот чем руководствуются его герои. А чувства - это лишнее.
Цитата:
«Вадхильд тронул расплывающиеся по гимнастёрке пятна. На пальцах его осталась кровь. Он рухнул на колено, а после - повалился ничком. Никто не ломился в дверь, что показалось мне тогда странным. Это потом я понял, что просто стены в доме были очень толстыми. \...\ Я быстро зарядил свой револьвер. Наклонился над трупом Вадхильда. Без стеснения пошарил у него в карманах. Кроме здоровенного пистолета шпион оказался вооружён ещё и котсуолдским револьвером, тоже основательных размеров. Патронов при себе Вадхильд имел по коробке на каждый ствол. Уложив покойника на кровать, я совершенно спокойно улёгся на вторую. Я даже одеялом Вадхильда укрыл, чтобы завтра было побольше времени. Мне нужно, чтобы завтра его смерть обнаружили как можно позднее. \...\ Спать рядом с трупами мне было не впервой. Пусть и давно это было - последний, как мне тогда казалось, раз ещё во время войны. Но присутствие в комнате мёртвого Вадхильда меня ничуть не смущало. Встав пораньше, я отказался от завтрака и прямиком отправился на лётное поле».
Как ни пыталась, я не смогла выйти за узкие рамки сюжетного действа. «Шаг в небеса» стал для меня книгой о самолетах, о военной тактике и немного о войне, которая оставляет на всем ничем не выводящийся след. Но я ничего не смогла узнать о внутреннем мире людей, населяющих мир этого романа. О том, чем дышат, чем живут эти сложные персонажи. Сложилось полное впечатление, что они и не живут вовсе. Давно умерли - без всякого внешнего влияния, разрушились изнутри.
Может, это война настолько разъела сердце и душу Готлинда и его товарищей, что они стали неспособны к нормальным человеческим чувствам? Гибнут друзья, судьба подкидывает страшные и сложные вызовы один за другим, но ничто не закипает в них, ни опаляет лицо удушливой волной: ни гнев, ни скорбь, ни отчаяние, ни даже ненависть. Слова, срывающиеся с губ, правильные, точные - но тоже мертвые.
Цитата:
«- А товарищ Гамаюн? - Я понимал, какой ответ услышу, но вопрос задать должен был. - Погиб товарищ Гамаюн. - Гневомир отнял руки от лица и поглядел на меня. - Он был в Деште, и отказался покинуть город. Хотя отлично знал, что тот обречён. И не хуже того знал, как принято поступать с уполномоченными и стражами Революции. - А мы сидим тут! - вскочил со своего места Всполох. - Нет! Дольше я сидеть у Китобоев не намерен. Довольно с меня. Пусть трибунал, но я ещё успею повоевать с Блицкригом. - Не будет трибунала, - успокоил его Гневомир. - Бессарабу уже передан по телеграфу приказ принять вас в ряды воздушных сил его армии.
Вот передышка и закончилась. Я снова отправлялся на войну».