Выбрать главу

В таких чертах представляется нам драматический этюд Марины Цветаевой. По признаку театральности место его находится где-то на переходе от поэмы к словесному театру. <…>

Р. Гуль

Рец.: Марина Цветаева

Версты: Стихи. М.: Костры, 1921{47}

Если лицо поэта (хотя бы второпях скользнув по его стихам) узнается сразу, запоминается и не сдваивается с другим, — значит, поэт крепок и подлинен. Одним — Пушкин. Другим — Фет. Третьим — Маяковский. Все — в крепком ряду. Дело интимного выбора — дело созвучия.

Черты Марины Цветаевой за последнее время вычертились четко. Ее ни с кем не спутаешь. Часто ходит Цветаева в цыганский табор, в кулашную: кумачную Русь. Широта дыхания просит этих тем. В оранжерее — скучно, воздух прян и слишком много толпится поэтов.

А в степи — ветер!

Из-под копыт Грязь летит. Перед лицом Шаль — как щит. Без молодых Гуляйте, сваты! Эй, выноси, Конь косматый! . . . . . . . Полон стакан, Пуст стакан. Гомон гитарный, луна и грязь. Вправо и влево качнулся стан. Князем — цыган! Цыганом — князь! Эй, господин, берегись, жжет! Это цыганская свадьба пьет![181]

Из таборной цыганщины в бешенность русской гармоники, плясок, песен!

Целовалась с нищим, с вором, с горбачом, Со всей каторгой гуляла — нипочем! Алых губ своих отказом не тружу, Прокаженный подойди — не откажу!

Хороша Марина Цветаева в буйности, в неистовстве. Силен голос. Много в голосе звуков. Много музыки. Даже думаешь: наверное, грустить не умеет. Нет — грустит.

Но тебе, ласковый мой, лохмотья, Бывшие некогда нежной плотью. Всё истрепала, изорвала, — Только осталось — что два крыла.

Мужская ли резкость, покорная ли усталость звучат подлинно, единственно, у поэта с большим голосом — Марины Цветаевой.

Е. Шкляр

Рец.: Марина Цветаева

Царь-Девица: Поэма-сказка. Пб. — Берлин: Эпоxа, 1922{48}

У многих, даже весьма талантливых, писателей и поэтов есть один крупный недостаток, а именно: отсутствие чувства меры. Они не понимают, что то, что им, быть может, кажется еще недостаточно законченным и полным, среднего читателя утомит и заставит забыть прекрасные, высоко талантливые строки, разбросанные по книге. Примером, иллюстрирующим это положение, может служить новая книга Марины Цветаевой «Царь-Девица». Она написана изумительным русским языком, чрезвычайно талантливо построена, с прекрасным ритмом, меняющимся в зависимости от повествования. Попадаются строки прямо филигранной отделки, как, напр., описание поездки Царь-Девицы с Царевичем по морю.

Позволю себе привести несколько строф из этой части:

Спи, копна моя льняная, Одуванчик на стебле; Будет грудь моя стальная Колыбелечкой тебе.
Сна тебя я не лишаю, Алмаз, яхонт мой. Оттого, что я большая, А ты махонькой.
Что шелка — щека, Что шелка — рука: Ни разочку, чай, в атаку Не водил полка?
Спать тебе не помешаю, Алмаз, яхонт мой. Оттого, что я большая, А ты махонькой.

Такиx строк можно из «Царь-Девицы» привести десятки, но на протяжении 100 страниц они бледнеют и теряются. Кроме того, поэмой в полном смысле этого слова ее назвать нельзя, а для сказки она опять-таки слишком длинна и написана слишком тяжелым языком.

Издана книга «Эпоxой» прекрасно.

Ю. Айхенвальд

Литературные заметки

<Отрывок>{49}

<…> Хочется отметить красиво изданную «Эпохой», еще красивее написанную Мариной Цветаевой поэму-сказку «Царь-Девица». Талантливая поэтесса создала художественную игрушку в народном русском стиле, который, правда, не выдержан строго и до конца; намеренно не выдержан, так что местами сказка переходит в словесное барокко. Она полна неожиданностями и причудами, за ее развитием не всегда сразу уследишь, но юмору и фантазии автора отдаешься охотно, с улыбкой внимания и удовольствия, и хорошо чувствуешь себя в этой красочности, в этой даже пестроте, в этой пленяющей звонкости русского слова. Именно звонкость, звуковая яркость больше всего отличает поэму г-жи Цветаевой. Иной раз дрогнет не задумывающееся перо поэтессы, кое-где посетуешь на излишний натурализм подробностей, на бесспорные длинноты — а целое все-таки заворажит тебя своими чарами, дыханием национальной стихии, умчит по чистым волнам, по реке русской речи. Воистину, «там русский дух, там Русью пахнет».[182] И даже кончается сказка картиной гибели некоего царя, на которого пошла «Русь кулашная, калашная, кумашная», пошли те, кто «все царствьице» его «разнес в труху» и в чьи уста вложено у автора такое самоопределение:

Ой, Боже, да кто ж вы? — А мы — бездорожье, Дубленая кожа, Дрянцо, бессапожье, Ощебья, отребья, Бессолье, бесхлебье, Рвань, ягоды волчьи, Да так себе — сволочь! <…>
вернуться

181

Из стихотворения «Цыганская свадьба».

вернуться

182

Из поэмы А.С.Пушкина «Руслан и Людмила».