— Чидори Нагаши! — и приложил ладонь, окутанную электричеством, к стене.
Голубые молнии тут же зазмеились по камням, высекая узоры, имитирующие кирпичную кладку. На противоположной от меня стороне я создал в виде барельефа три высоких стрельчатых окна, наподобие тех, что бывают в готических соборах. Владей я стихией земли, не пришлось бы так извращаться, просто сотворил бы все, что нужно. А так пришлось собрать выбитые из стен осколки камня с помощью Чидори и сплавить воедино, создав в центре комнаты нечто вроде ажурного каменного дивана и низкого столика.
Итачи вышел из своей комнаты посмотреть, что тут происходит, и замер, шокировано распахнув глаза. Еще бы, вряд ли хоть кому–то могло прийти в голову использовать высокоуровневую технику, требующую просто запредельного контроля, только для того, чтобы украсить помещение.
В завершение я наложил иллюзию ночного звездного неба на окна и, уже рисуясь, щелчком пальцев зажег созданные из камня светильники в виде канделябров. Получилось внушительно. В этом мире не существует такого стиля в архитектуре, как готика, так что я, можно сказать, стал здесь его прародителем. Убедившись, что диван остыл, создал на нем несколько красных бархатных подушек, используя модифицированную технику теневого клонирования.
— Как тебе?
— Впечатляет. Никогда не видел, чтобы техники использовали так.
Я устроился на подушках и похлопал рядом с собой.
— Присоединяйся. Нам нужно поговорить.
На стене перед диваном я специально оставил прямоугольный участок стены ровным, и теперь под действием иллюзии он превратился в огромный экран, на котором я прокручивал кадры моих любимых фильмов под динамичную музыку. Причем старался избегать всяческих сцен сражений, потому что у профессионального шиноби большинство киношных схваток вызовет в лучшем случае недоумение, в худшем — смех. Многие сцены наверняка были не понятны Итачи, но он все равно прикипел взглядом к экрану. Впрочем, есть вещи, которые не зависят ни от времени, ни от мира. Например, любовь. Первым фильмом о любви, который мне вспомнился, был Титаник. Так что вскоре мешанина кадров сменилась сценами из Титаника под песню Селин Дион.
Наверно, покажется странным показывать наемному убийце такой фильм, но по сути это все было импровизацией, и ничего лучше придумать я просто не успел. Нужно было нечто, что можно понять без слов, и больше никаких идей у меня не было. Когда клип закончился, у Итачи были такие глаза… Он обычно старается не проявлять эмоции, но сейчас и его проняло. Или может, дело в том, что я почти машинально добавлял в музыку низкие частоты, из–за которых по спине бегали мурашки?
— Что это было? — наконец, спросил нии–сан, когда экран потемнел вместе с последним кадром тонущего ДиКаприо.
— Некоторое время назад я всерьез хотел заняться творчеством, — я пожал плечами. — Музыка, кино, литература… Я, наверное, смог бы провести тут культурную революцию. Но меня ведь не оставят в покое. Даже если бы я избавился от шарингана, все равно мои гены для некоторых будут представлять интерес.
— Понятно, — Итачи перевел взгляд на экран, будто все еще мог видеть на нем фильм.
При этом нии–сан выглядел так, словно решил для себя нечто важное. Что–то не понравился мне этот фанатичный огонек в его глазах, поэтому решил отвлечь брата разговором.
— Правда, потом мне захотелось стать бессмертным. И кое–чего я даже вроде бы добился, но лишь время покажет, получилось у меня или нет. Только вот и бессмертие мне нужно в основном для того, чтобы проверить, захочется ли мне лет через сто сдохнуть от скуки.
Итачи резко повернулся ко мне, похоже, шокированный таким поворотом. Есть у меня подозрение, что он за последние пять лет эмоций испытал меньше, чем за несколько часов после встречи со мной.
— А сейчас меня интересует вопрос, можно ли стать богом. Мы ведь потомки Рикудо сенина, а он почти перешагнул ту черту, что отделяет человека от бога.
Я активировал шаринган и погрузил нас обоих в гендзюцу, чтобы никто не мог подслушать то, что я собираюсь сказать.
— Итачи, ты не хочешь попробовать стать богом? Из всех четырех обладателей Мангеке Шарингана ты больше всех похож на Рикудо по характеру. Риненган на самом деле — эволюция шарингана. Насколько я понял, чтобы получить его, надо пересадить себе гены Сенджу. Вроде бы даже не обязательно глаз с риненганом, достаточно просто ДНК.
— Откуда… Откуда ты это знаешь?
— Это написано на плите Рикудо.
— Ты смог всю ее прочитать?!
— В некотором роде. Там еще написано о победе над Десятихвостым, но я сейчас не об этом. Образцы ДНК Хаширамы Сенджу есть у Орочимару, капитана Ямато, Тоби и Нагато. Также Тсунаде — последняя из клана Сенджу.
— Этого на плите быть не могло. Тогда откуда?.. — Итачи даже вцепился мне в руку, с болезненным вниманием вглядываясь в глаза.
— Нии–сан, эти сведения обошлись мне слишком дорого, больше никогда не спрашивай меня о том, откуда я это знаю. — Мои губы скривились в горькой усмешке. За эту информацию пришлось заплатить две жизни. И я понятия не имею, что со мной сделает Итачи, если узнает, что я пусть и невольно, стал причиной смерти Саске и занял его место. — Некоторые вещи лучше не знать.
— Почему ты рассказал мне о риненгане?
— Я же говорил — ты больше всего похож на Рикудо. Если уж кому и доверить изменить мир, то только тебе. Хотя я в принципе не верю, что возможен мир во всем мире. Насилие и жестокость заложены в природе человека. Если каким–то образом избавить их от этого, они перестанут быть людьми. Или просто превратятся в стадо травоядных.
— Саске… — Итачи закрыв лицо руками, обессилено откинулся на спинку дивана.
Черт, кажется, я второй раз за день порушил все его идеалы. Надо было давать информацию маленькими дозами, а не вываливать сразу.
— Нии–сан, — я потряс его за плечи. — Приди в себя! Я еще не сказал то, ради чего вообще начал этот разговор.
— Есть еще что–то? — безжизненным голосом спросил Итачи.
— Да, но не такое глобальное. Я должен рассказать, что у меня проблемы с мотивацией. То есть иногда на меня что–то находит, и я забываю, зачем все это. Теряю желание жить. Если однажды я откажусь вставать с постели и перестану реагировать на окружающее, сделай что–нибудь. Наруто обычно в такие моменты создавал клонов, и они прямо в пижаме тащили меня на полигон тренироваться. И по дороге обычно так растрясали, что во мне просыпалось желание их всех поубивать. Если честно, я не знаю, что будет, если меня не разбудить, возможно, через некоторое время я сам очнусь. Но проверять на практике слишком страшно.
— Это все ведь из–за меня? Это мое гендзюцу так сильно тебе навредило?
— Нет, — поспешил я его разуверить. — Это все из–за тех знаний. Кстати, если я вдруг начну рассуждать, что весь этот мир — лишь иллюзия, а все мы — выдуманные персонажи, не обращай внимания, ладно? Я в это сам не верю, впрочем, я вообще мало во что верю. И последнее — у меня в некотором роде расщепление личности.
— Что это значит?
— Ну, на данный момент во мне триста сорок две личности.
Итачи, и так не отличавшийся здоровым цветом лица, побледнел еще сильнее.
— Не волнуйся так. Они мне помогают, и создал я их сам и вполне осознанно. Мои самые сложные техники разработали именно они. Но у них те же проблемы с мотивацией, что и у меня, поэтому порулить телом они не рвутся. Если я вдруг буду вести себя странно, ну, то есть более странно, чем обычно, не обращай внимания. Мое помешательство вполне контролируемо, и за все это время в Конохе никто даже не заподозрил. На этом вроде бы все. Нии–сан, не делай такое лицо! Сейчас со мной все в порядке, я вполне доволен своей жизнью, поэтому не смей вести себя так, будто я при смерти!
Я взял Итачи за щеки и растянул их в стороны, пытаясь изобразить на его лице улыбку.
— Нии–сан, соберись, ты мне нужен!
Кажется, немного помогло, по крайней мере, Итачи больше не выглядел таким подавленным.
— Ты так и не спросил, почему я уничтожил наш клан. Как много тебе известно?
— Немного о прошлом, но только об основных событиях, и еще будущее, примерно на четыре года вперед.