Это был Кип. Настоящий Кип. Тот, кого скрывали улыбки и распутство. Тот, что трещит по гребаным швам.
Я схватил его за плечи и встряхнул.
— Не смей, блять, так говорить, — прошипел я. — Черт, если хочешь утопить свои печали, сделай это. Но если ты делаешь все, чтобы стать ближе к ним, ты позоришь их память. С таким же успехом можешь пойти и плюнуть на их могилы.
— Не разговаривай так со мной, чувак, — глаза Кипа были дикими, холодными и опасными.
Я не отступал. Даже несмотря на то, что я знал, что мой друг был близок к тому, чтобы выбить из меня все дерьмо.
— Я не буду нежиться тогда, когда ты убиваешь себя, Кип. Я не буду судить тебя за то, как ты справляешься с этим. Но не твори дерьмо, от которого тебе будет больно. Это ранит их память, — я схватил его за плечо. — Я не позволю тебе уйти, мой друг.
Я видел, как он сражался, долго смотрел на меня. Он хотел подраться со мной. Хотел ударить что-нибудь кулаками, выплеснуть где-нибудь свой гнев. И я бы принял его, если он в этом нуждается. Я бы сразился со своим лучшим другом, пока он танцует со смертью, лишь бы приблизить его к стране живых.
Но перспектива насилия быстро исчезла из его глаз, и выражение его лица омрачилось. Он был опустошен. Измученный. Как чертово привидение. Мне было физически больно видеть своего лучшего друга в таком состоянии.
— Я не знаю, как сделать это без них, — Кип опустил голову, голос его дрогнул.
Я потянулся, чтобы схватить его за руку, сжимая ее.
— День за днем, брат. Гребаный день за днем.
Мгновение он стоял, опустив глаза в землю, плечи сотрясались от рыданий.
— Тебе не следовало приезжать, — в конце концов он поднял голову, шмыгая носом. — У тебя есть женщина, к которой ты можешь вернуться домой.
В его голосе не было горечи по этому поводу, хотя он имел на это полное право.
— Да, — согласился я. — Но она никуда не денется. Давай зайдем внутрь и выпьем чего-нибудь?
Кип кивнул, и я последовал за ним, помогая ему отвлечься, разливая напитки, одновременно искал оружие в его доме, разряжая все до единого. На всякий случай.
НОРА
Конечно, я ждала, что он приедет.
Альфа-самцы предсказуемы, когда дело доходило до такого рода вещей. Поэтому я не удивилась, когда он ворвался в дверь пекарни с грозным выражением лица, напряженной осанкой и бешеной энергией, которая пробивалась сквозь витающий в воздухе запах корицы.
Я готовила булочки.
Булочки с корицей.
Они были подобны теплым объятиям, придавали заведению восхитительный запах, прекрасно сочетались с латте с тыквенными специями и осенним бризом… И для них нужно долго месить тесто, чтобы немного избавиться от своего разочарования.
Я пыталась быть женщиной, которая разозлилась, столкнувшись с предательством, но направила свой гнев на что-то продуктивное. Это казалось полезнее, чем разрыдаться и есть глазурь прямо из миски, как мне очень-очень хотелось.
План состоял в том, чтобы игнорировать его. По-детски, и к тому же совершенно неэффективно.
Тесто не помогало, потому что я плотно сжимала губы, а глаза крепко зажмуривала, чтобы не пролились слезы. И поблизости был разъяренный мужчина, который хотел немного внимания.
— Какого хрена, Нора? — Роуэн вскипел, схватив меня за талию и развернув к себе, прижимая к стойке.
Мои руки были перепачканы мукой, так что она была повсюду, но Роуэн не обращал на это внимания.
Казалось, он был сосредоточен на злости.
Это чувство было взаимным. Моя ярость вспыхнула также ярко, на мгновение отвлекая от ноющей боли в животе. Это было не самое продолжительное из моих воображаемых недугов. Мой разум был могущественной штукой.
— Какого хрена, Нора? — повторил он, впиваясь руками в мою талию.
Я видела Роуэна сердитым. Страшно злым. Но этот гнев всегда был направлен на других людей, а не на меня. И чертовски пугало, когда все теперь сосредоточено исключительно на мне.
Мне почти захотелось съежиться. Подчиниться.
Почти.
Вместо этого я подумала о девушки у двери, о том, как знакомо она произнесла имя Роуэна.
Я вздернула подбородок вверх.
— Мне нужно доделать булочки, — холодно ответила я, не глядя ему в глаза.
— Мне насрать на булочки, — отрезал он. — Мне похуй на то, что приходится возиться с лучшим другом, пьяным в стельку, потому что именно так он справляется с демонами. А он, сука, не понимает, что никакая выпивка в мире их не прогонит, — что-то смешалось с яростью в тоне Роуэна. Что-то мягкое.
Беспокойство. За Кипа.
Там была история, которую я не знала. Кип для меня был покладистым, жизнерадостным и определенно не из тех, кого преследуют демоны.
Но если я что-то и узнала об этих мужчинах, так это то, что они были совсем не такими, какими казались раньше.
Хотя Кип был мне небезразличен, и мое сердце болело от мысли, что он убегал от чего-то болезненного, в тот момент это было не важно.
— Я со всем этим справляюсь, ожидая вернуться домой к своей женщине, согретой в постели, и вижу, что моя кровать пуста, моей женщины нигде нет, и гребаную записку, в которой говорится, что «между нами больше ничего нет», — продолжил Роуэн, все еще кипя от злости.
Страх покалывал затылок, его ярость покрывала меня, как масло.
Записка была трусливым поступком, если честно. Я понимала, что он просто не примет записку, придет сюда, и мне все равно придется встретиться с ним лицом к лицу.
— Я так и думала, что твоя постель не долго будет холодной, — выплюнула я в ответ, свирепо глядя на него.
Удивление пересилило его гнев.
— О чем ты говоришь? — спросил он.
Я закатила глаза.
— Я говорю о Кейтлин, — я ненавидела то, как звучало ее имя, ненавидела то, что обижалась на другую девушку, которая не сделала ничего плохого.
— Кейтлин? — эхом повторил он, выглядя смущенным.
Мои глаза защипало от слез, которых он не заслуживал, слез, которые я не хотела, чтобы он видел, катящихся по моим щекам. Я повернулась, высвобождаясь из его хватки, и переключила свое внимание на тесто.
— Она пришла вскоре после того, как ты ушел за Кипом, — пояснила я, все еще сдерживая слезы. — Наверное, ты что-то перепутал, раз она не знала, что тебя нет дома, и она, конечно, не ожидала увидеть меня, — я пыталась сохранить язвительность в своем тоне, но в конце он немного дрогнул. Я стиснула зубы, заставляя себя не расплакаться.
— Нора…
— Я приготовила ей кофе, — оборвала я его, не желая позволять ему изрыгать любые оправдания, которые могли сорваться с его губ. — Она пьет с большим количеством сливок. Сливки из кешью, если точнее. Она сама сказала. И в твоем холодильнике были сливки с кешью, — я заставила себя закрыть глаза на долю секунды, прежде чем продолжить. Я проигнорировала жгучую боль в боку, мысленно проклиная свое тело за то, что оно убеждало меня, что я умираю.
Я глубоко вздохнула, и перед моим взором заплясали черные точки.
— Теперь я знаю, что наши отношения оказались лишь каким-то быстрым вихрем, — выдавила я, — Мы вместе были настолько долго, что даже сливки не испортились, — тогда из глаз вырвалась сердитая слеза. Но я убедила себя, что это из-за боли, пронзившей мой бок.
Роуэн был рядом со мной. Слишком близко, почти полностью прижавшись к моему боку, когда я изо всех сил старалась сосредоточиться на тесте.
— Нельзя открывать дверь посреди ночи одна, Нора, — его тон был жестким, глаза сузились от гнева.
— Не превращай это в очередную чушь о том, что я слабая и уязвимая, а ты сильный мужчина, устанавливающий порядок для моей безопасности, — огрызнулась я.
Роуэн глубоко вздохнул через нос.
— Ты же знаешь, что я не об этом сейчас.
— Да, ты прав. Ты о девушке, которая стучалась в твою дверь, ожидая увидеть тебя. И заняться сексом, — я месила тесто с чуть большей силой, чем было необходимо.