— Ты не будешь пользоваться этим гребаным вибратором без меня, — прорычал он.
Я издала восхищенный визг.
— И мой член уже несколько недель не чувствовал этой сладкой пизды, так что именно он заставит тебя кончить, — добавил он, когда мы поднимались по лестнице.
Можно с уверенностью сказать, что вибратор остался в ящике, а я была очень удовлетворена.
Но к сожалению, у нас подгорел лимонный пирог с меренгой.
Глава 19
Дела шли хорошо.
Ронни Кокран не пришел для того, чтобы избить меня, похитить или убить, как предполагал Роуэн. То же самое и с Нейтаном. Мы не видели от него ни шкуры, ни волоска.
Я почти полностью восстановилась после операции, и врач выписал меня чуть больше недели назад. Правда, я не работала до закрытия — Фиона и Тина позаботились об этом. Я по-прежнему приезжала по утрам с Роуэном и Мэгги на грузовике, готовила всю выпечку и проводила большую часть дня в пекарне.
Но в два часа дня у меня звонил телефон. Если Роуэн физически не был в пекарне, то он звонил.
— Кексик, — приветствовал он меня. Но не тем сладким тоном, к которому я привыкла. Я также привыкла к способности Роуэна передавать самые разные настроения одним словом. Этим единственным словом обычно было «кексик» или «Нора».
Приветствие в два часа дня было приказом. Предупреждением.
— Уже ухожу! — сказала я. — Я просто должна…
— Нихрена не должна, — перебил он. — Тащи свою задницу в машину, езжай домой и отдыхай, или я сам подъеду туда, перекину тебя через плечо, устрою большую гребаную сцену и накажу тебя, когда мы вернемся домой.
Какой бы вариант спора у нас ни был, он всегда заканчивался этой или подобной сексуальной угрозой. Те, от которых у меня подкашивались колени, а пальцы еще крепче сжимали телефон. Те, которые заставили меня захотеть ослушаться его, чтобы он выполнил свою угрозу.
И это было бы действительно чертовски здорово.
Но ему нужно работать. С моей стороны несправедливо ожидать, что он прибежит посреди рабочего дня, чтобы сексуально наказать меня.
Что он и делал частенько.
Роуэну больше не нужно было проводить со мной так много времени. Он спит в моей постели каждую ночь. Ему не нужно вставать со мной по утрам или идти за мной в пекарню. И все же он делал это. Он был постоянной частью моего дня. Мое утро, мой день, мой вечер. Иногда Кип приходил к нам поесть домашней еды — по моей просьбе с тех пор, как я узнала, что он предпочитает блюда на вынос и те, что разогревают в микроволновке.
Мне нравилось общество Кипа. С ним легко общаться, он очарователен. Они с Роуэном были близки. Вместе служили в армии, пару раз говорили об этом. Не так уж много, потому что всякий раз, когда поднималась эта тема, непринужденные улыбки Кипа исчезали. Свет в его глазах гас, и он перестал выглядеть беззаботным человеком, каким был. Он выглядел… замученным, за неимением лучшего слова.
И хотя Роуэна нельзя назвать беззаботным человеком — он все еще был задумчивым, что, как я поняла, мне чертовски нравилось, — в нем тоже что–то менялось. Его поза заметно напрягалась, и если он держался за меня, его хватка внезапно усиливалась, как будто кто-то пытался оторвать меня.
Роуэн не рассказывал мне о том, какой была его жизнь, когда он служил. Он не сказал мне, откуда у него шрамы, хотя мне очень хотелось спросить. Я проводила по ним пальцами, пока мы лежали в постели, обводя морщинистую кожу, с вопросом на губах.
Он напрягался, как будто готовился к вопросам. Я отчаянно хотела узнать его всеми возможными способами, но у меня ничего не получалось. Я не могла омрачить наше счастье, не могла возвращать его в место, из-за которого он так напрягался.
Беспокойная часть во мне, встревоженная девушка, хотела поскорее закончить разговор. Вскрыть все трудные темы, потому что все просто не могло быть так хорошо. Но я сопротивлялась.
Я знала, что в конце концов мы поговорим об этом. Мне не нужно торопиться. У нас есть время. Роуэн никуда не собирался уходить. Роуэн любил меня. Он часто это говорил. В конце каждого телефонного звонка; когда я засыпала; когда он был внутри меня. Самое главное, он демонстрировал это своими действиями.
Казалось, его не беспокоило, что я ничего не говорила в ответ. Ничего более подходящего быть не могло. Я любила его. Конечно, так и было. Кто бы не любил? Но, как какая-нибудь героиня в какой-нибудь дурацкой романтической комедии, я не могла произнести нужных слов. Они застряли. По правде говоря, я боялась, что если произнесу вслух, это вызовет какую-нибудь цепную реакцию, из-за которой начнут происходить плохие вещи.
Поэтому не говорила.
Ансель наконец-то приедет через два дня. Это самая долгая наша разлука, и я скучала по нему. И не только поэтому, я хотела, чтобы Роуэн познакомился с ним. Может быть, именно поэтому я не могла произнести этих слов. Потому что мне нужно было, чтобы Роуэн узнал меня полностью. Сначала закрыть гештальт таким образом. И я действительно не была полноценной без Анселя.
Так что да, дела шли хорошо. Действительно чертовски хорошо.
Дела, идущие хорошо, обычно означали, что надвигается что-то ужасное. Я уже усвоила это. Беспокойство было моим способом справиться, способом подготовиться. Если бы я не был готова, мое беспокойство служило бы невидимым буфером от того, что надвигалось, ужасное событие застало бы меня врасплох, сбив с ног.
Проблема была в том, что у меня был мужчина, который делал меня счастливой. Я волновалась меньше. Намного меньше. Особенно после того, как я рассказала ему все о своем сумасшествии. Он не убежал. Даже ресничка не дрогнула. Он воспринял это как должное. Воспринял меня спокойно.
Итак, я остановилась.
Ждала, когда упадет другой ботинок.
Не полностью, конечно. Я пережила годы травм, создавших множество слоев беспокойства. Это нельзя исправить за одну ночь. Или мужчиной, в которого я по уши влюблена.
Мужчина, который еще не показал мне ни одного из своих несовершенств, кроме чрезмерных защитных альфа-тенденций. Которые я ни капельки не ненавидела, даже если они не соответствовали той феминистке, которой я себя считала.
Я не могла представить, как засыпать без него. Без удовлетворения тела от его прикосновений.
Я также не могла представить себе дней, когда бы он не заходил в пекарню. Я изо всех сил пыталась вспомнить то время, как жила без него. Мы были в пузыре. Тот волшебный пузырь, который был создан в начале отношений, когда страсть пылала вовсю, и все было новым, особенным и волнующим.
У меня все еще порхают бабочки в животе. Даже несмотря на то что он фактически жил со мной. И они не были похожи на мимолетных бабочек, которые появляются у вас в начале отношений; они казались постоянными.
Я знала, что нам нужно кое о чем поговорить. Такие разговоры вели два взрослых человека, состоящих в отношениях. Например, к чему все это приведет. Если бы мы решили жить вместе, то где именно? Мне очень нравился дом Роуэна, но мой дом был для меня священен. Его я создала сама. Не говоря уже о том, что теперь и Роуэн приложил руку. Я даже подумать не могла о том, чтобы расстаться с этим точно так же, как не могла расстаться со своей пекарней.
И если бы мы решили в конец жить вместе, на что бы это было похоже?
Роуэн показался мне человеком, который будет настаивать на том, чтобы оплатить все счета, но я бы не согласилась. Я вкалывала, суетилась и надрывала задницу, чтобы позволить себе вести такой образ жизни. Чтобы заслужить это. Я бы не отдала это все мужчине. Даже ему.
Да, нужно провести всевозможные разговоры.
— Тебе не разрешается больше приходить сюда, — пожурила я его, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица и придать своему тону твердость, выражающую неодобрение.
Но я с треском провалилась.
Глаза Роуэна блеснули, когда он посмотрел на меня так, словно я была единственным человеком в комнате. Единственным человеком на планете.