Несмотря на ужасающий сюжет, мое сердце подпрыгнуло от этой маленькой жемчужины информации. Что Роуэн считал меня своей еще до того, как я подумала, что он знает о моем существовании.
— Я держался подальше, потому что думал, что погублю тебя, — он посмотрел на свои алые костяшки пальцев. — Я думал, что моя грязь передастся и тебе. И ты такая чертовски чистая. Черт возьми, от тебя пахнет гребаным сахаром. Ты милая, ты хороша, и такому мужчине, как я, абсолютно нечего делать рядом с такой женщиной, как ты.
Я изо всех сил старалась сдержать слезы, наполнившие мои глаза.
— Хочу солгать нам обоим и сказать, что, возможно, я бы довольствовался тем, что просто смотрел на тебя, разговаривал с тобой по минуте в день о гребаном «Йеллоустоуне» или о чем-то еще, блять, — он потер подбородок. — Но я не смог. Как бы сильно я ни хотел им не быть, я плохой человек. У меня есть свои правила. По которым я живу, потому что это в основном помогает мне оставаться в здравом уме, и потому что без этого кодекса я боюсь того, кем могу стать.
У меня задрожали колени.
— Но теперь ты моя, — сказал он, и его голос больше не был ровным и безжизненным. — И я тебя не отпущу. Я тоже твой, Нора. И я думал, ты понимаешь меня, и знаешь, что я не из тех, кто захочет чего-то попроще. Будто я захочу кого угодно, только не тебя. Я думал, что доказал тебе обратное. Очевидно, нет. Так что… мне, блять, нравится, что ты немного сломлена. Я хотел бы сказать, что исправлю тебя, но не буду, потому что это будешь не ты. Мне нужен жесткий секс, Нора. Я хочу жестокой, уродливой любви. Потому что это все, на что я способен.
Земля задрожала у меня под ногами.
Роуэн создал дистанцию между нами, чтобы отдать мне ту часть себя, которую он скрывал, ту часть, на которую сподвигла моя вспышка гнева. Он открылся мне, рванулся вперед, схватив меня за шею, так что наши рты оказались в нескольких дюймах друг от друга.
Он был теплым. Твердым. Утешительным.
— Если бы я мог вернуть твоего брата, я бы это сделал, — пробормотал он. — Я бы сделал все, что угодно, лишь бы не видеть тебя в такой боли. Я бы продал свою гребаную душу дьяволу, — он прижался своим лбом к моему. — Но я не могу. Ты тоже не можешь. И ты не можешь усыпить эти чувства, — он погладил меня по подбородку большим пальцем. — Но если хочешь продолжать попытки, я буду на твоей стороне, и ты уж точно не окажешься в забегаловке одна.
Я прикусила губу, у меня не было сил пытаться оттолкнуть Роуэна дальше. Во-первых, это тщетная попытка. Какой будет моя жизнь без этого мужчины?
— У тебя будут неприятности? — спросила я, оглядываясь на стойку, а затем на окровавленные костяшки пальцев Роуэна. Он применил много насилия к этому человеку, и тот это заслужил. Но не за счет свободы Роуэна. У меня пересохло в горле от панической мысли, что его посадят.
Челюсти Роуэна сжались.
— Нет. У меня не будет неприятностей из-за этого дерьма. Финн, наверное, поблагодарит меня. Я сделал то, что он не может.
Мой интерес возрос.
— Ты знаешь, что Финне влюблен в Лори?
Глаза Роуэна расширились.
— Ты серьезно пытаешься свести их прямо сейчас, посреди всего этого?
Хотя несколько минут назад я бы и не подумала, что это возможно, я улыбнулась.
— Ну, я должна где-то найти луч надежды, и осчастливить двух людей, которые этого заслуживают. Хочу, чтобы они жили долго и счастливо.
Губы Роуэна растянулись в улыбке, когда он покачал головой, целуя меня в нос.
— Ты и я — два человека, у которых будет «долго и счастливо», — он притянул меня ближе, прижимая к изгибу своей шеи. — И с тобой все будет хорошо, кексик. А теперь позволь мне отвезти тебя домой.
Дом.
Мой дом всегда был просто местом для меня. Конечно, я создала симпатичную картину. Но домом всегда был Ансель. Вот почему я вообще оказалась в баре. Потому что я дрейфовала без якоря. Бездомная. Но, глядя на Роуэна, я поняла, что у меня есть дом.
Я сейчас смотрю на него.
Глава 22
Мое сердце зажило не так быстро.
Иногда казалось, что рана вообще не заживает. Что я все еще истекаю кровью, заливая алой болью мой розовый, отполированный пол в пекарне.
Поначалу я жила тремя секундами каждого дня. Те три секунды сразу после того, как я просыпалась, когда мой мозг еще не пришел в себя, когда он все еще думал, что все в порядке. Когда я забывала, что Ансель мертв.
Эти три секунды — все, что у меня было. Затем накатывала боль, такая пронзительная, что мне пришлось прикусить губу, чтобы не закричать.
Возможно, я бы закричала, если бы его там не было.
Если бы руки Роуэна не обнимали меня, если бы его тело не было теплым и твердым рядом с моим, возможно, я бы закричала.
Или нет. Возможно, если бы я начала кричать, начала озвучивать боль внутри себя, я бы никогда не остановилась.
Я не плакала. Я погрузилась в тепло Роуэна, позволила ему перевернуть меня на спину, высвободить из клубка, в который я свернулась, и заняться со мной медленной, жестокой любовью.
Его руки на мне, он внутри меня… Ничто не давало полной передышки от боли, но это делало ее намного меньше.
После взрыва на парковке я почувствовала себя по-другому.
Не исцеленной. Я бы никогда не исцелилась.
Внутри меня всегда будет открытая, кровоточащая дыра. Я никогда не буду чувствовать себя счастливой так, как раньше.
Но я также не собиралась погружаться в пучину отчаяния, несмотря на то, насколько это было чертовски заманчиво. С другой стороны, я не смогла бы этого сделать, даже если бы захотела, потому что у меня есть друзья, которые не позволили бы мне этого.
Роуэн тоже не позволил бы.
Он был рядом. Всегда. Его руки на моем теле, его губы на моих. Он заставлял меня чувствовать себя живой. Заставлял меня ценить то, что я жива.
Я действительно написала заявление о нападении Ронни, его задержали. Никто не внес залог, так как в этом городе не осталось никого, кто мог бы это сделать. Он не останется за решеткой навсегда, и, возможно, выйдет оттуда злым, готовым обвинить меня. Но я не особо беспокоилась по этому поводу. У меня есть Роуэн.
Мы часто ночевали у него, потому что мне все еще больно находиться у меня. Не из-за воспоминаний, которые остались у меня там об Анселе. Место не может хранить воспоминаний. Хранит сердце. Мое было сломано. Разрушено.
Мне просто понравился дом Роуэна, потому что там было много его. Потому что я слышала шум океана, когда мы ночью лежали в постели. Потому что я могла сидеть во внутреннем дворике в пять утра, завернувшись в одеяло, с чашкой кофе в руках и вдыхая запах соли с океана.
Роуэн обычно просыпался, когда я вставала с постели. Этот мужчина слишком чуткий, но он не пытался удержать меня в постели. Не пытался заговорить со мной. Должно быть, он подозревал, что мне нужно уединение утром.
Мэгги же так не думала. Она встала со своей кровати в углу спальни и радостно бежала со мной вниз по лестнице, прижалась к моей ноге, пока я готовила кофе, а затем устраивалась у моих ног, когда я сидела снаружи.
В конце концов Роуэн выходил, как всегда, с чашкой кофе, которую я приготовила для него и оставила на кухонном столе.
В большинстве случаев мы не разговаривали. Он просто поднимал меня с места в огромном плетеном кресле и садился сам, усаживая меня к себе на колени. Я не знала, как это может быть удобно, ведь я не совсем маленькая, но ему, похоже, это вполне нравилось.
— Хочу, чтобы ты поехала со мной к моей семье на Рождество, — пробормотал он, нарушая обычное молчание, установившееся между нами.
День благодарения прошел. Это был не такой уж большой праздник. Мы поужинали у меня, и Роуэн мягко предложил пригласить Фиону, Тиффани, Тину и Кипа.
Сначала я этого не хотела. Я хотела, чтобы этот день прошел как любой другой. Хотелось свернуться калачиком на диване с выключенным светом и миской сырого теста для печенья. Но даже при том, что какая-то часть меня хотела этого, я не совсем бездельница. И не из таких. Роуэн знал это.