— Вот ведьма чертова, — сказал господин в золотом пенсне, оказавшийся рядом с Саней. — Вы только помыслите, — обратился он к кому-то, — ведь ни один мужчина в мире еще не насмелился повторить три смертельных трюка Изиды.
А Саня подумал: «Я повторю! Когда я выросту, я повторю непременно…»
Но тут случилось нечто, из-за чего все небесные трюки, аэропланы и сама авиаторша вынеслись из Саниных мыслей со скоростью света.
Вслед за героической стихоплеткой к дому № 13 подъехала личность ничуть не менее необыкновенная, легендарная, но главное, занимающая в мыслях тринадцатилетнего гимназиста место совершенно особенное (от этих мыслей Саня нередко покрывался багровой краской и испытывал чуть ниже живота чувство одновременно непонятно-приятное и неприятно-постыдное).
Из комфортабельного дорогого бельгийского автомобиля «Минерва» вышла сама Екатерина Михайловна Дображанская! Первая на Киеве раскрасавица, сладостная греза и неосуществимая мечта гимназистов, приказчиков, поэтов, актеров, художников, студентов и офицеров, почтенных отцов семейств, чиновников от 7 до 1 классов, иначе говоря, всех-всех-всех представителей мужеского пола и даже, как говаривали на Киеве многие, самого генерал-губернатора.
Все в этой женщине будило и будоражило воображение. И ее редкостная, изумительнейшая красота, совершенство которой, перебарывая скрежет зубовный, признавали и самые черные недоброжелатели г-жи Дображанской. И то, что проживала она в наидиковиннейшем в Киеве доме, прозванном «Домом с Химерами». И то, что, как принцесса в заколдованном замке, она жила там одна (хотя, несомненно, могла бы составить самую блестящую партию). И ее известное всем благочестие (каждый месяц Дображанская наведывала один из женских монастырей и щедро одаривала принявшую ее обитель). И то, что, помимо романтического звания прекрасной загадки, Катерина Михайловна носила прозаический, но ничуть не менее интригующий титул самой богатой женщины Империи (владелицы заводов и доходных домов, магазинов и иллюзионов, городских железных дорог, сибирских рудников, золотых и серебряных приисков). Но прежде всего, ее несовместимая с вызывающей — вызывающей головокружение! — красотой не покоренная никем неприступность.
Одноклассник Сани, второгодник Карлютов, рассказывал, что слыхал от отца о том, как один офицер заключил пари с одним князем: кто первый завоюет сердце Катерины Михайловны. Оба они слыли бывалыми донжуанами, но ни один не смог не то что завоевать, но и подойти к раскрасавице Кате ближе, чем на десять шагов!
Князь рассказывал в клубе (Карлютов слышал, как папенька потчует друзей этой историей за коньяком с сигарой), на благотворительном балу, где была и она, он предпринял попытку подойти к ней. Как вдруг, точно почуяв его приближение, Катерина Михайловна повернула голову и смерила его таким взглядом, что у князя разом онемели руки и ноги. Стоит он, как истукан, и с места сдвинуться не может. Танцы начинаются, а он все стоит в центре залы, шага сделать не в силах. «Точно умерло во мне все, — говорит. — Ведьма она, не иначе… Черт с ней. Черт с этим пари. Но до чего хороша! Вблизи еще лучше. Шейка, плечи, кожа. А глаза… Вот смотришь на нее и думаешь: ничего мне больше в жизни не надо, только на нее смотреть. Одно слово — ведьма!»
Выпучив глаза, Саня смотрел, как лощеный шофер открыл перед госпожой Дображанской дверцу авто и подал ей руку; качнув пушистым пером бархатной шляпы, красавица снизошла на грешную землю. Желая рассмотреть ее поближе, гимназист стремительно распахнул створки окна, почти выпал наружу. И увидел длинную бровь, черный, огромный, колдовской глаз, лицо, столь совершенно-прекрасное, что на него было больно смотреть.
«Я вас люблю!» — закричало внутри. Внутренности разорвало, глаза наполнились недостойными слезами. Лик Катерины Михайловны Дображанской скрылся под шляпой. Шляпа упорхнула в тринадцатый дом…
Саня как-то странно обмяк, словно все счастье, отмеренное на его жизнь, осталось в прошлом — она унесла его с собой.
«Когда я стану известным авиатором, летчиком, — подумал он, — она полюбит меня. Правда, она тогда будет уже старая. Она и сейчас уже старая — ей, наверное, лет 25. А может, и больше. Но все равно, она самая…»
Но мысль о самости Катерины Михайловны Сане окончить не удалось.
К воротам дома № 13 подъехал третий экипаж, а в нем еще одна царица. Да не названая, а самая что ни на есть настоящая.
Выйдя из коляски, в тринадцатый дом зашла вдовствующая императрица Мария Федоровна.