Эта книга все-таки была написана, и предположение, рассматриваемое столько лет лишь как игра ума, неожиданно выкристаллизовалось в нечто осязаемое главным образом благодаря моей юной соратнице Лауре Трависток. Она — самая очаровательная, самая настойчивая и к тому же последняя в ряду тех, кто чувствовал в себе призвание вдохновлять меня на этот проект. И если я не посвятил эту книгу ей, то только потому, что на данном этапе нашей совместной инициативы, в которой госпожа Трависток и я участвуем рука об руку, подобный жест мог бы показаться (используя ее собственное выражение) «чуточку преждевременным».
Я исказил несколько имен и географических названий. Например Мэри-Тереза и Миттхауг — скорее максимальное приближение к действительности, чем убогое и банальное соответствование. (Такое слово существует? Теперь — да.) Сан-Эсташ — это не Сан-Эсташ. Отель «Сплендид» — вовсе не отель «Сплендид».
Далее, к вопросу о построении этой книги. Изложение организовано в зависимости от времени и места составления текста. Во второй половине лета я решил немного отдохнуть и отправился в путешествие по югу Франции, которая, как станет известно читателю, является моей духовной (и, в течение определенной части года, действительной) родиной. Я решил, что начну делать по пути краткие наброски на кулинарные темы, в зависимости оттого, что мне будут навевать окружающие меня города, пейзажи и события, а также воспоминания, сны, размышления, и все это вместе будет вариться на медленном огне, синергетично обмениваясь ароматами и сутью, как некое идеальное daube.[6] Что, я надеюсь, придаст книге непредсказуемую, свободную и тем не менее не лишенную логики композицию. Одним из следствий моего решения пойти именно этим путем является то, что я пишу это предисловие сейчас, не приступив еще к самому повествованию. Нам всем знаком этот тон «постфактум» — усталый, оправдывающийся, огорченный, извиняющийся, — таким тоном говорят капитаны кораблей, когда пытаются объяснить, представ перед судом, как это им удалось сесть на мель, а также авторы, составляющие вступления к своим романам.
И последнее: я решил, что там, где это возможно, основным средством передачи моих кулинарных размышлений будут меню. Эти меню я собираюсь расположить в порядке смены времен года. Мне кажется что меню вообще очень тесно соприкасается с человеческим стремлением к упорядоченности, красоте, логике. Оно вызывает тот изначальный подъем подземных вод на поверхность из глубин, что лежит в основе искусства вообще. Меню может олицетворять собой антропологию определенной культуры или психологию того или иного индивидуума; оно может воплощать в себе биографию, культурную историю, особенности лексикона; оно говорит о социальном происхождении, психологии и биологических особенностях своего создателя и его аудитории и, конечно, об их положении в пространстве; оно может быть способом познания, путем, вдохновением, Дао, приказанием, предписанием, воспоминанием, фантазией, аллюзией, иллюзией, предлогом, утверждением, утешением, искушением, молитвой, призывом, заклинанием, которое шепчут едва слышным шепотом, когда пламя факелов уже тускнеет, алее подступает вплотную, когда волки воют все громче и огонь вот-вот уступит надвигающейся тьме.
Не уверен, что ни остановился бы в этом отеле во время своего медового месяца. Чайки за окном перекрикивают мотоциклы.
Тарквиний Уино
Отель «Сплендид», Портсмут
Зима
Зимнее меню
Уинстон Черчилль любил повторять, что понятие «кризис» в китайском языке передается сочетанием двух иероглифов, которые по отдельности означают «опасность» и «благоприятное стечение обстоятельств».
Зима преподносит повару такое же сочетание — угрозу и благоприятную возможность. И, может быть, именно зима виновата в некоторой жестокости и дикости национальных кулинарных пристрастий британцев, а также в сопутствующей этому склонности к необузданным сочетаниям кислого и сладкого, агрессивным маринадам, острым соусам и кетчупам. Подробнее об этом позже. Но угроза зимы, кроме того, проще говоря, заключается в чрезмерном доверии к тяжелой, сытной пище. Жителю Северной Европы дальнейшие пояснения не понадобятся: речь идет о той самой тяжелой пище, которой его пичкали с раннего детства, — эти вечные насыщенные жиры и настойчивые углеводы (чувствуется зловещий гений в одном только названии «Виндзорский бурый суп»). Подобный стиль приготовления пищи достигает своего апофеоза в частных школах-интернатах Англии; и хотя мне самому не довелось пережить ужасы подобного образования — мои родители верно рассудили, что по натуре я слишком утончен и чувствителен, и нанимали частных преподавателей, но у меня сохранились живые воспоминания о том, как один или два раза я посещал брата во время его заключений в подобных темницах.