Ну, Серега, отдашь мне свою мать? — пророкотал он. "Ха! — подумал я. — Есть ли на этом свете человек, который что-нибудь тебе не отдаст?"
Сереженька, — пропищала из-под плеча моего двоюродного папочки мама, — Георгий Серафимович тридцать лет проработал на корабле, в машинном отделении. Даже в Китае был.
"При чем здесь Китай?" — подумал я, но понял происхождение утробного рокота, который должен был перекрывать стук машины.
Сила победила силу. Эго не значит, что зажила моя мама в гармонии и счастье. Она продолжала воевать. От меня отцепилась — так, лишь иногда наседала, для профилактики. Они воевали теперь вдвоем. Со мной она всегда побеждала, что было ей неинтересно.
Я тогда еще не понимал, что женщина всегда хочет быть побежденной человеком, которого любит и которому отдает себя. Она хочет, чтобы ее победил (конечно, не кулаками) тот, кто рядом. А сейчас понимаю — Серафимыч спас ей жизнь. Еще тогда замечал: мать аккуратно, чтоб он не догадался, выходила на конфликт. Потом внимательно и долго вслушивалась в дребезжание стекол, в утробный рокот и ненадолго успокаивалась. До следующего сомнения и тревоги.
Мне кажется, что уже тогда я начал догадываться: в мире есть какой-то закон, какой- то особенный маленький секрет в отношениях людей. Бедные мои папа и мама, а ведь вы так любили друг друга! Знаю, знаю… Покойная бабушка рассказывала: мама где-то работала, а этаж был четвертый… Так вот, папуля забирался на тополь, серебристый, пирамидальный… Растут у нас такие высокие… Забирался только для того, чтобы увидеть в окно маму. Может, я и не прав, ну, не полез бы Святодух туда! Позвал бы снизу. Сто процентов, что дозвался бы. А что еще нужно было маме?..
Я все еще сидел возле двери и пытался вспомнить звездные знаки Серафимыча. И вдруг вспомнил. Быстренько сосчитав по гексаграмме, я усмехнулся: очень образно он был там выведен. Последняя фраза в определении была такова: "Бойся ударов гориллы во всем".
"Как раз для мамы", — подумал я.
Из-за двери вдруг неприятно дохнуло агрессией. Я инстинктивно стал лицом к ней. Три года не ощущал агрессии, да и сама она была сейчас какая-то интересная и, как вдруг стало ясно, приходила раньше того, кто агрессивен. Дверь резко отворилась. Серафимыч был на пределе и поэтому — очень смешной. Хотя в своей ярости он был прав… Я понял, что остановить его словами не успею. Мама испуганно выглядывала из-под руки Святодуха.
Ну что, сынок? — рявкнул он и кинулся на меня. Ну, уж чему-чему, а этому меня хорошо научили. Мой двоюродный папуля хотел схватить меня и задавить сразу. Но вместо меня схватил воздух, а так как опереться на воздух у него не хватило мастерства, то Серафимыч, конечно же, по всем законам природы рухнул на пол. Впрочем, что для него было это падение? Тем более, я ему не помогал, а просто отошел в сторону. Вскочил он так легко, что я удивился. Покраснев от смущения, Серафимыч снова двинулся вперед. За дверью засопели возбужденные соседи.
— Прекрати, Серафимыч! — воскликнул я.
Я тебе щас дам Серафимыча, — засопел он. И вот тут я совершил непростительную ошибку. Нельзя было этого делать. Святодух теперь всегда будет меня бояться, что ни объясняй. Я схватил его левой за две руки, а сам повернулся к матери.
Ма, это я, — пробормотал жалкий и гонимый сын. — Смотри, ма, — я отодвинул край фуфайки и поднял рубаху. На правом боку у меня большой рваный шрам с детства. Мать ахнула, увидев вытатуированного дракона. В левой руке у меня, противно вереща, трепыхался Серафимыч.
И вдруг со страшным криком "Сын!" мать бросилась ко мне на шею.
Сколько же горя я тебе принес! — вырвалось из сердца. Мать целовала меня, заливаясь слезами.
Ну, пусти, — собрав силы, снова пророкотал Серафимыч, и я разжал руку. Святодух лихо отработал свой проигрыш, вызвав у нас восхищение, — занес обоих на руках в квартиру.
Вот до чего доводят отчаяние, разлука и горе, — задумчиво, для себя все объяснил Серафимыч. — Ай-яй-яй, горе с разлукой, — повторял он.
А когда мы с матерью оторвались друг от друга, то увидели его сидящим на полу. Добрый Святодух, растрогавшись, смотрел на нас, держа руки в тазике с холодной водой. Видно, я перестарался.
Ах ты. Боже мой! — всплеснула руками мама.
И вдруг я увидел, что она снова стала мамой, как будто и не было разлуки. В глазах засветились искры непостижимой энергии, всегда пугавшей меня с детства.
Только моя мама (я в этом глубоко уверен) могла одним вздохом, одним восклицанием изменить всем настроение в противоположную сторону. Она в самые неловкие моменты появлялась вовремя, и что бы ни было, ее восклицания разряжали любую обстановку.