Ах, мама, родная, если б ее можно было забыть! С каким бы удовольствием я не взял бы эту голову! Может, даже закатил бы ее в бабушкину клумбу. Лишь бы не видеть обшарпанных коридоров, инквизитора-фельдшерицу, розовый пролом в черепе у любимого учителя и незабвенные школьные перила.
А сейчас я шел в школу с пустым портфелем и был горд, что в этот раз не забыл его.
Переступив порог, я ощутил, что на меня наваливается привычный страх.
Пока я с ним справлялся, на меня никто не обращал внимания. Даже в такой захолустной школе первое сентября было для всех величайшей трагедией. Школа усердно пестрела перепуганными первоклашками в белых фартучках, вопящими то ли от ужаса, то ли от радости, и их окосевшими и тоже вопящими родителями. Для родителей — начиналась большая трагедия. И тут же были десятиклассники, которые с нахальными улыбками на все это смотрели. Они топили в своем чрезмерном нахальстве страх перед будущим. В общем, было весело. Каждый радовался, как мог…
Первая перемена началась так, как начиналась всегда. Все выбежали, а я остался в душном классе. Но вспыхнули передо мною мои прозрачные лесные лягушата да мелькнули в коридоре тонкие длинные ноги прошлогодней любви. И, набрав в свои переросшие легкие воздуха, я вышел из класса. Меня даже сразу не заметили. В коридоре было большое оживление. Начальные классы играли в «крышечки», старшие играли на деньги. Кто-то задирал девчонкам юбки на голову, кого-то с хрустом били в углу.
Была обыкновенная переменка. Я даже не помню, кто же первый увидел меня и начал потешаться над старой жертвой. И в то же мгновение я вдруг ясно ощутил, что я человек слабый, мягкий, трусливый и податливый и что одновременно у меня внутри существует сила, которую можно выплеснуть. А если к ней приложить кулаки, то повергнуть в панику можно кого угодно. Я рвал, царапал, бил, кусал, хохотал, при этом уже хватал пробегающих мимо либо стоящих у окон. Я бесновался. Мне было очень весело. Потом мне кто-то сдавил голову с обеих сторон. Ноги оторвались от земли, и мои глаза встретились с глазами учителя физкультуры. Он был приятно удивлен.
— Ну что ты? Не так же… — сказал бывший баскетболист, встряхнув меня. Потом, поставив на пол, ушел.
Восьмой класс — это был уже класс новых чудес и открытий. Мой восьмой класс школа запомнила навсегда. Загадочный двоечник вошел в тайную и неписаную, переходящую из уст в уста учи гелей и учеников историю школы. В особенности его запомнили девочки.
Мать вызывали, к ней приходили, но она была в своем мире, мире безумной любви, которая быстро и уверенно шла к ненависти. Но как часто безумная любовь переходит в полное безумие, безумие личности! Что может быть больше без ума, чем презрение и ненависть ко всему?
Рухнули все авторитеты, страхи. Если раньше я отвратительно учился, потому что боялся, то в восьмом классе полностью отказался от наук: не захотел этого. Да и какие науки, если в этом же классе зародилось глубочайшее презрение к самому прекрасному на Земле — женщине, и, что самое удивительное, при этом я никогда ни на секунду не мог подумать плохо о своих лягушатах. Я почему-то даже не задумывался о тех странных отношениях, которые были между ними. Я всегда с трепетом и благоговением вспоминал их жаркие объятия, дрожащие цепкие руки. Как же они умели обнимать и ласкать! Никогда в жизни не встречал ничего подобного и ничего более красивого, чем ласкающие друг друга лягушата, юные, полные невероятной женской силы!
Я смотрел на них, и меня посещали мудрые мысли. Я говорил себе: какое счастье, что они нашли друг друга, а я — их. У меня не было и мысли, что они делают что-то неправильное или плохое. Это было красиво. А я был уверен, что любоваться можно только настоящим и красивым. А разве не искренней и истинной была любовь этих двух странных девочек? Но ведь, действительно, как же они нашли друг друга, как это получилось? Наверное, от отчаяния, которое породила глупость и жестокость мужчин.
Да, мужчины бывают жестоки, осознавая свою несостоятельность. И, испытав разочарование, эти две девочки, стремясь к искренности и нежности, бросились навстречу друг другу. Было мне тогда и страшно и радостно смотреть, как, переполненные любовью и нежностью, бесновались эти девочки, растворяясь в обладании друг другом.
Каждый раз в маленьком домике в лесу, когда мы сбрасывали одеяла на пол и, завалившись на них, втроем ласкались и кувыркались, как сумасшедшие, мне всегда казалось, что это в последний раз. Казалось: после этой безумной любви мы по какому-то тайному знаку все одновременно вскочим, быстро оденемся и разойдемся в три разные стороны и больше никогда не встретимся. Юные, но уже напуганные вечной войной, они всегда любили как в последний раз. Как нашли они меня, как в женскую любовь попал почти ребенок?