А кто вы? — выдавил из себя обалдевший парень.
Да никто, — выдохнул я. — Просто неудачник, знающий законы жизни и смерти.
У Серафимыча полезли глаза на лоб. Непонятно, каким чудом из открытого рта не вывалилась куриная нога.
Да кто ты такой? — вдруг взревел он, плюнув этой ногой в меня. — Ты ты ты… — как из автомата, сыпалось из открытого рта. — У человека горе Мы всем портом не знаем, как помочь. Где только не лечили, куда только не возили его отца, — и он грохнул кулаком о стол.
Парень вертел головой, глядя на нас. В широко открытых глазах светилось то, что всегда мне давало силы. Это была вспышка веры, веры в меня.
Кто я? Компрессорщик-разрядник… И еще тот, кто знает многое. По крайней мере о вас. О вашей печени — Я вдруг стал спокойным и даже ехидным. — Все знаю, да. Даже то, как вы один раз в три дня корчитесь на унитазе, кусая себе локти, а потом запихиваете обратно свой вывалившийся геморрой. Знаю, как вы хватаетесь за печень, которая вас толкает изнутри. А еще, — наступал я на него, — знаю, как просыпаетесь по ночам и испуганно стонете оттого, что не чувствуете рук. В них только через час возвращается кровь Что, еще? — не унимался я. — Может быть, то, что вчера вы не могли разогнуться в течение часа, ползая на четвереньках на работе? Вы боитесь, чтобы этого не узнала моя мать. Не бойтесь, она вас не бросит. Она умеет любить. Она хорошая, несмотря на свои вопли. А левый глаз у вас затягивает пленка, которая может держаться и день и два… Но скоро это будет дольше. Ну так что, папа? — вдруг взорвался я. — Что ты мне скажешь теперь? И, кстати, не "Мочу Больного Корейца" я пью, а пью то, что не дает мне стать таким, как вы, — испуганной развалиной, огромной и волевой, но потерявшей веру в здоровье. Наверное, даже вам становится смешно при виде маленьких белых таблеток. На этикетке пузырька бессовестно и нагло написано, что они сделают вашу печень такой же, какой она была когда- то в молодости. Зачем что-то менять? Пей их — и будешь здоров Как прекрасно и просто!
Во мне вспыхнул какой-то огонь. Школа, община, Учитель, мастера — все отошло в сторону. Может, в тот миг так было и надо.
Я встал из-за стола, подошел к кухонной двери, медленно и не спеша, как лист бумаги, проткнул ее насквозь открытой ладонью, вогнав руку по локоть.
Вопросы есть? — спокойно спросил — Если есть, не стесняйтесь, Георгий Серафимович, спрашивайте.
Святодух тяжело дышал, выпучив глаза Внутри него раздавался какой-то клокочущий звук.
Ну поймите же, — тихо и спокойно продолжал компрессорщик, — каждый должен заниматься своим делом. Все дела необходимы на этой Земле. Но кто дал вам право, вам, из машинного отделения, давать советы, останавливать и учить меня? Когда я плюну на все, то приду к вам, и вы научите меня, что делать с пароходами.
У меня машина возле подъезда, — срывающимся голосом прошептал парень.
Ну так поехали. — И мы направились к двери. На «Жигулях» катили долго, в другой конец города.
Расскажи все по порядку, — приказал я.
Да рассказывать нечего, — как бы извиняясь, ответил парень. — Веселым мой батя был всегда. Деятельный, даже очень, — как бы о чем-то вспоминая, хмыкнул он. — А здоровья сколько… Это не передать. Пятьдесят девять лет, а что вытворял. Даже удивительно. Пил часто, но умело. Куда там мне! И половины не осилю! Пятьдесят девять лет. И знаешь, ведь у него, ну это, любовница была, молодая. Представляешь?
Ну, — буркнул я.
Да что "ну"! — вздохнул он. — Почти девять месяцев, ни с того ни с сего температура. Вот так…
Какая? — спросил я.
Меньше тридцати восьми не бывает. А так — и под сорок. Когда как. Знаешь, — вдруг быстро заговорил он, — куда только не возили… И в Харьков, и в Киев, даже в Москву, вот.
Саша, — не выдержал я, — объясни мне, какая разница — Харьков, Киев, Москва?
Ну как же, — пожал он плечами. — Ну это, ну…
И что "ну"?
Да сейчас вижу. Но что сделаешь? А денег истратили… Последний раз всем портом сбрасывались.
Да уж! — сказал я. — Ведь медицина-то бесплатная.
Да ну ее! — махнул он рукой. — Пока не грянет, все так думают. Только слышишь, — Саша повернулся ко мне, — Серафимыч, того, он хороший мужик.
Да уж, — ухмыльнулся я. — Конечно, хороший.
Сережа. — Он долго молчал. — Туг вот что. Не верит мой батя уже никому.
Да, я знал — это одна из основных проблем.
Все будет хорошо, — я хлопнул его по плечу.
Выехав за город и немного прокатив по земляной дороге, мы подъехали к частному дому, двор которого начинался с огромных железных ворот.