Боже, кто пришел? — открыв дверь, радостно всплеснули руками лапа пожарник с мамой. Тут было чему удивиться.
Проходи, Сереженька, — ласково сказала уже почти моя теща. Но когда я вошел, то сразу все понял. В углу сидел злобный и насупленный, уже почти четыре дня ничего не евший, потухший помидор с опухшими печально дурацкими глазами. И вы думаете, он бросился ко мне в объятия? Как бы не так!
Смотри, нашел! — хмыкнул злобный помидор.
Короче, все напились, наелись и отложили разговор на следующий день. Помню, блеснула в залитом алкоголем мозгу последняя здравая мысль: "Что ж я вытворяю? Ну зачем мне такой крутой помидор? Чего я с ним делать буду?"
На следующий день с больной головой и желудком я слушал мудрые проповеди пожарника. Ох уж эти солдаты! Мы сидели на кухне, он ритмично стучал рукой по столу, выговаривая загадочные фразы. Это выглядело примерно так.
Ну, вот, потому что это, — удар кулаком по столу, — значит, в общем, того, — удар снова, — и поэтому что ж делать? "Интересно, — подумал я, — какое у него звание?"
В общем, так, — и он снова забарабанил по столу, очевидно, боясь, что я невнимательно слушаю. — Ты понимаешь, ну совсем… Я почесал затылок и решил ему помочь.
Ей пятнадцать, — сказал я.
Ох и странные эти пожарники! Он вдруг как-то непонятно подхрюкнул и начал четко говорить, но почему-то в стиле Ветхого Завета, которого никогда не читал.
Семя, кровь моя, понимаешь, — сказал он, саданув кулаком о стол. — Творение она мое, понимаешь, дочь, ни в чем не отказывал. Я даю свободу, свободу и волю. Не деспот я, а отец, понимаешь! — Очередной удар по столу был сокрушительный. — Пойми, — продолжал он, — дочерей у меня всего только две. Одна уже — за алкоголиком.
"Бедный папа, — думал я, глядя на него, — какой там алкоголик? Ты ведь дочь отдаешь идиоту, кретину, пьющему МБК и мечтающему спасти целый мир, нищему компрессорщику, уже почти наполовину оглохшему от любимого компрессора, без малейшей перспективы на дальнейшее существование. Боже, что же я делаю? — Мысли бились в голове, как птицы. — Ведь я люблю. Конечно, люблю. Но как можно обрекать любимую на такое существование? А отказываться, наверное, уже поздно".
А пожарник-папа все бубнил, но уже грустно, что очень хочет видеть свою дочь либо с высшим образованием, либо, на крайний случай, хотя бы на очень хорошей работе. "Что же ей смогу дать? — печально думал я. — А может, спросим у нее?" — вдруг осенило меня.
Татьяна! — громко крикнул пожарник. — Иди сюда.
Ну, чего кричишь? — Дверь на кухне распахнулась, и зашла исхудавшая, но уже счастливая моя жена.
Я для тебя все! — гаркнул папа. — Кем хочешь быть, выбирай?! — громко крикнул он.
Женой, — не задумываясь, ответил гордый помидор, и две сливы алчно и дерзко загорелись. — Женой, — повторила она, став в боевую стойку.
"Бедный папа, — снова подумал я. — Вот так, растили с мамой двух дочерей и увеличили семью на алкоголика и придурка".
А не рано? — спросил папа.
Как раз вовремя, — ответила она. И тут пожарник просветлел.
Как, уже?! — заорал он, схватившись за голову.
Уже, — ответила она.
Да ведь ты же только растешь! — звонко пропищала мама, ввалившись из комнаты в кухню.
Значит, уже выросла.
"Да, поговорили", — подумал я.
На каком месяце? — с дрожью в голосе спросила мама.
Чего? — не поняла Татьяна. Тут не выдержал я и расхохотался.
Так вы ж уже, — удивленно сказала мама.
Ну и что, — ответил я. И тут с ужасом понял, что это за люди. Раз уже, значит, должно. А раз уже и нету, значит, кто-то из двоих болен. — Вы извините, — попросил я прощения, — это у вас раньше так было, а мы неграмотнее.
Родители с уважением посмотрели на меня. Насчет этого все мои милые женщины могли не бояться. Меня коробила одна мысль, что где-то снова буду ходить я — маленький, перепуганный и истерзанный. Я не хотел второго себя и очень боялся этого. Боялся даже до общины, уж очень сильно годы моего унижения пропитали кровь.
Плохо понял я тогда слова Учителя: если растет сила в человеке, то только он и никто другой может сделать ее разрушающей либо созидающей. В этом у меня был действительно пробел. Я делал все упражнения внутреннего и внешнего развития. Конечно, усердно тренировался, несмотря на все злоключения, становясь сильным и обрастая окружающим безумием. Вот так и начала становиться светлая школа черной.
Женщины слишком рано ощутили что-то во мне, а после общины началось какое-то безумие. Ведь предупреждал Учитель, что сила может пробудить зверя — жадного, скребущего когтями по сердцу. Зная, что этого делать нельзя, я переступал человеческие законы. В этот миг зверь прибегал ко мне из логова.