Я не помню, сколько проспал. Сильно болели ноги. А когда вспомнил, куда попал, стало не по себе. Была, абсолютная тишина и темнота Пару раз несильно ударившись головой, я вышел в длинный коридор. Потом из него спустился на небольшую поляну.
Там стояло человек сорок. И все, увидев меня, рухнули на колени, низко опустив головы, зачем-то выставив вперед правую ладонь. Остались стоять только мы с Юнгом. Напуган я был, конечно, до предела, и уже начал подумывать, не рухнуть ли и мне на колени. Но тут Юнг вдруг что-то сказал, резко и коротко. Все встали. Я посмотрел на Юнга, и ноги у меня стали ватными. Никогда в этой жизни мне не было еще так страшно. Передо мной стояла высохшая хищная птица с острым с пронзительными глазами, которые легко могли сбить с ног — это я понял сразу.
Интелесно? — спросил он, превращаясь в улыбчивого доброго и прозрачного человека.
Угу, — промычал я. И тут я понял, что никогда мне не вернуться назад, что произошло чудо, о котором мечтает каждый. Но почему такое страшное?..
Снова прозвучала какая-то команда. Все сели, скрестив ноги, перед уже сидящим
Юнгом.
Иди, — сказал он.
Я сел с толпой, которая была одета просто уникально: в фуфайки, летные кожаные куртки, рубашки… И что больше всего меня поразило — одни были одеты тепло, как зимой, другие — обычно, по-летнему.
Создатель послать больной и мертвый… "А, это обо мне. Интересно, как мертвый может быть больным?" — подумал я.
Их много, — продолжал Юнг, — он им помогать, когда уйти.
"Для меня старается по-русски", — подумал я.
Разве знал я тогда, что великая и, может, последняя корейская община хотя бы мной замаливала грех всего умершего человечества, которое, не желая этого, умертвило себя, поспешив жить красиво (как ему казалось) и прогрессивно. Разве мог я знать тогда, что нет восточной культуры и философии, а есть просто знание, которое родилось вместе с людьми. Мне страшно, что я делил мир на традиции, культуры, национальности. Ну, не виноват Восток, что он самый древний! И что все или почти все началось с него: единение с природой, умение разговаривать с ней, слушать и понимать ее. Да просто быть частью того, из чего мы давно выпали. "Мертвая и больная…" — как страшно говорил Юнг.
И пришли демоны, и покрасили людей в разные цвета. И объединились люди: красные с красными, черные с черными, желтые с желтыми, белые с белыми И каждые посчитали себя лучшими, чем другие, и решили стать мудрее, чем другие И все дали Космосу свои имена. И все говорили, что они ближе к Нему и Он любит их больше.
Ну, пусть даже так. Но ведь есть люди, которые и вовсе, как они говорят, не хотят ждать милости от природы, а берут, что желают. Как же можно ждать милости от самого себя и у себя же брать?.. Юнг говорил, что это демоны. Какой ужас! Ведь их больше! Как страшно и непонятно было тогда…
Но были проблемы и попроще. Община обслуживала и кормила себя сама. Работали все, кроме нас с Юнгом. Он спокойно заполнял мою пустоту. Но я ощущал, что Юнг очень спешил. Как удивлялся я тогда всему новому! Стихий четыре: земля, вода, воздух, энергия (солнце). Когда они соединяются, происходят страшные катастрофы. И еще, когда они соединяются, происходит жизнь. Ведь мы тоже состоим из этих стихий. А значит, поняв их и овладев ими, мы можем разрушать и создавать. Вот как страшна пустота в человеке. Пустой, мертвый, а значит — ему все равно. Мне стало легко. Я понял, что не замыкаю космическую цепь, я — не частица, а точная копия Космоса. Хотя, может, и частица. Но, Создатель, спасибо Тебе за разум! Я никогда не буду разрушать. Я точно знаю, что такое разум. Это — созидание. И пусть вначале это не судьба и не спасение чего-то, а помощь ближнему хотя бы тем, что умеешь унять его боль.
… Сошли с неба демоны Один дал человеку попробовать молока. Тому понравилось. Второй дал попробовать яйцо. Тоже понравилось. Третий — кусок младшего брата. И тоже понравилось. Стал человек грешен, болезнен и смертен.
Себе я нравился. Похудел килограммов на двадцать — ведь братьев меньших в общине не ели. Как говорил мне однажды, улыбаясь. Юнг:
Скусал младсего — и до стареете рядом.
Осень пришла совершенно незаметно. Начали топить печь. И я почему-то завшивел. Когда обнаружил этот печальный факт, молчал, крепился дней пять. На шестой день подошел Юнг.
Совсем еще Сережа мертвая, — покачал головой он. — На, пожуй, — сунул он мне в руку пучок травы. И проблема была решена.
И еще меня мучило, что мне не давали заниматься тем, что в городе называется кунг-фу. Я наблюдал за работой Юнга и не мог понять, почему два бойца, плавно, совершенно не спеша, удивительно красиво, долго двигаются друг вокруг друга с абсолютно одинаковой скоростью, совсем не нанося ударов. И только через три, а бывало, и через пять минут Юнг касался партнера. И тот, которого коснулись, улыбаясь, кланялся.