Сбежали от орущих толп тупых и пьяных, от заумных профессоров и рвущихся к плоти женщин, сбежали от тлеющего сеновала, от черно-синих ночей, на которые была наброшена звездная сеть. Мы вырвались из нее в серые лабиринты горячо дышащего города. Думая, что выбрались, попались снова, похоронив в лесу единственного, который нас любил и понимал. Я зарывал его своими руками.
Что принес город? Новые страхи, новую несправедливость. Но перед новой несправедливостью, наверное, стоит вспомнить своего тупого математика. А жена терпела и понимала, покрываясь серебристой паутиной, которая все безжалостней и безжалостней путала ее черные волосы.
Математик нашла меня в самом центре черной глотки города, где я жил, незаконно принимая уже бесконечные потоки больных, которые начали закручивать, постепенно подводя к беде.
В математике, оказывается, не столько лирики, как предполагал я. Простите, но теперь ненавижу математику и математиков.
Ты же обещал мне! — с ненавистью шипела математик.
Что обещал я тебе?
Глаза забегали, но обещаний она не вспомнила.
Я просил, чтобы ты ушла… Я умолял тебя. Ты встретилась мне на пути, когда я собирал своих коней, я боялся растоптать тебя, и мне пришлось остановиться. Но ты все равно хотела быть растоптанной. Что же я обещал тебе?
Но ты же, ты… — Она схватила меня за руки. — Ты же жил со мной!
Я жил и до тебя.
Но ты же спал со мной!
Я спал и до тебя.
Может быть, ты знаешь, что нужно было делать с тобой, кроме этого?
Я не знал математики. Вот и пришлось с тобой спать. Ведь я же честно признался, что буду это делать.
Ненавижу тебя! — крикнула она.
Так что же делать мне? — удивился я.
Решать должен ты. Ты ведь сильный!
— Хорошо. Мы поженимся.
Математик радостно взвизгнула и успокоилась.
Погоди, Таня, — сказал я жене. — Я только схожу посватаюсь.
Давай, — ответила она. — Только недолго. У нас сегодня еще куча больных.
И я пошел.
Разгильдяй, отъявленный бандит, потому что ничего, кроме как хулиганить, в этой жизни пока еще не умел.
Что же ты будешь говорить маме с папой? — нежно прижимаясь, спрашивала глупый математик.
Я буду говорить только правду. Так меня научили мама и Учитель.
Мы будем жить хорошо, — проворковала она.
Конечно! А почему мы должны жить плохо?
Я был измучен больными и хотел, чтобы сватовство закончилось побыстрее. Сильно хотелось домой. Скорее б напиться своего МБК и уткнуться головой в нагретую женой подушку. "Что ж я натворил? — кувыркались мысли. — Вылезу ли из этого? А если вылезу, куда влезу опять?"
Ну и жизнь у меня началась после общины! Да, впрочем, и до общины была такая же. Учитель сумел объяснить, что она странная и неправильная. Я полностью признавал это. Но легче не становилось. "Надо ехать! — безжалостно рвала мысль. — Надо ехать!" А наивная математичка уже жала на звонок своей квартиры. Звонок был громким, противно бьющим по голове. Я всегда старался говорить только правду. Дверь отворилась.
Мама, мама! Сережа к нам пришел!
Мы зашли в типично математическую квартиру. Все было чистенько, ровненько, красивенько до омерзения. Ровненькие книжные полочки с полными изданиями вождей. Наверное, на всякий случай. Кровати, заправленные так, что, садясь на них, можно было порезаться об угол одеяла. Мерзкая показательная скромность. Сразу создавалось впечатление, что профессорская семья все запихивает в здоровенный чулок.
"Да не могут так скромно жить папа-профессор, мама-доцент и дочка-вундеркинд!" — мелькнуло у меня в голове.
Ну-с, молодой человек, — сказал папа, — присаживайтесь… Я сел в продавленное хилое кресло, стоявшее возле скромного потертого стола.
Знаем вас, да и слышали много от доченьки. Помним вашу речь. Ну, что вы еще расскажете?
Правду! — гордо ответил я. — И ничего, кроме правды!
Как вы живете и где? Допрос начался.
Живу в центре города в однокомнатной квартире с женой. Юный математик заерзала на стуле.
Как с женой? — поперхнулся папа. Его умные глаза вылезли из орбит и, казалось, сейчас собьют очки с носа.
Так вы ж хотите жениться на нашей дочке! — встряла мама.
Вы же любите ее! — еще больше удивился папа.
А как можно спать с женщиной, не любя? — в свою очередь удивился я. — Прямо разврат какой-то!
Так вы уже и спали! — завопила мама.
А что — нельзя? — снова удивился я.
Что ж ты, гад, делаешь?! — С папы интеллигентность спала в миг.