Ну вот, хотел быстро закончить про зону, а как? Ну, не о том я пишу. Было… Было всякого очень много. Когда мне оставался до конца год, вызвал начальник режимной части в "Белый Дом" — так называлось административное здание — и, улыбаясь, протянул какую-то бумажку с мудреными словами. Я даже и не читал.
Не выпендривайся, Михалыч, объясни, — попросил я.
Он подхалимно сощурился и пропел тенором. Зоновские менты так и не поняли, почему я не умирал на оцинковке возле той страшной ванны, которая была даже без ограждения. В нее опускали калориферы и вынимали уже оцинкованные. Сколькие там остались без ног? Они ползали по зоне, стирая свои кулаки о спрессованную землю. Страшные у них были кулаки — мозолистые, больше, чем их собственные головы. А сколько там было всяких страшных работ, черных и грязных! Я думаю, об этом написал кто-нибудь другой.
Могу еще сказать, что особой пошлости и извращений на зоне не было, как пишут в книгах. Потому что не было и сил. Хвала усиленному режиму! Как многих он исправил, сделав добрыми и осознавшими. Ох, и злобу же они принесут с собой на свободу!
А педерасты, которых не пускают даже в баню? Они моются, вымывая свое «фуфло», которое пользуют все кому не лень, и зимой и летом за бараком. Потому что другие ЗеКа не терпят грязных.
Но я не о том. Не понял меня Михалыч, и черт с ним.
Слушай, — заискивающе сказал он. — Пускать прощаться с друзьями не положено. А вдруг чего намутил. Возьмут и замочат.
Он был трясущимся, красноносым алкоголиком, без глаз, с мутными узкими щелочками.
Михалыч, ты сошел с ума. Глянь, во что я одет.
Не волнуйся, брат, — хихикнул он. — Только вот девочкам из бухгалтерии на конфеты дать надо.
Мне выдали двести с мелочью. Блатные сделали так, что закрывали наряды, будто я работал. Я их швырнул Михалычу на стол. Грязные деньги. За что он дал мне потасканные штаны, черную рубашку и кроссовки.
Моя удивительная жена в Украинском Президиуме каким-то чудом добилась помилования, и мне добрая Советская власть скосила аж целый год. И вот я, осчастливленный, ни с кем не прощаясь, был вышвырнут без денег, без никого рядом, на свободу. Даже жена еще не знала, будет помилование или нет, поэтому никто не ждал.
Два свидания давали ЗеКа в год, а жена приезжала почти каждый месяц. Работая на заводе, чтобы хватило денег привезти мне да ментам заплатить за свидание. На заводе работала грузчиками группа женщин. Они с одного конца цеха в другой катали руками сразу по пять-шесть колес для «Жигулей». Там среди них не выдерживал ни один мужик, поэтому работали только женщины. Катали и колеса от «Белаза». Иногда не удерживали равновесия женские руки. Падало колесо, и женщина, надрываясь и рыдая, тянула его своими слабыми руками вверх, чтобы катить дальше. Какие у них были причины так работать?..
А свадьба? Свадьба у нас была на зоне. Татьяна начала натягивать обручальное кольцо на распухшую от чьей-то морды руку, потом зарыдала, а я сказал: "Милая, мне ведь все равно его нельзя здесь носить". Расписывающие нас дружно рассмеялись. Может, это и было смешно.
Нас действительно здорово исправляли. Жена до сих пор вспыхивает ненавистью при виде мента, я же боюсь, истерически боюсь, что когда-нибудь не выдержу и вцеплюсь ему в глотку так, что лопнет кадык. После ненадетого кольца она прождала целый день. Если роспись, то должно быть свидание. И целый день десять женщин ждали, зная, что комната только одна. Как мудро нас исправляли!
Выйдя на трассу и махнув рукой, я сразу удачно тормознул старый "москвич".
А-а, — понимающе протянул мужичок за рулем. — В город, конечно?
В город, — подтвердил я. — Поехали.
В дороге немного поговорили, а потом счастливый бывший ЗеКа заснул тяжелым дерганым сном.
Жена моя, ты встретила меня уже совсем седой, а я все не седею и не седею. Стыдно. Но может быть, оттого, что никогда не забываю о Школе, о знаниях и, что бы ни было" каждый день стараюсь делать упражнения, которые подарил Учитель.
А вообще у тебя судьба ждущей женщины, которая не знает, что с ним, с любимым и сумасшедшим. Как же нужно любить, чтобы терпеть! А я делаю свои упражнения и буду делать их всегда. Потому что жду своего ученика, того, который возьмет половину моего тяжкого груза. Мне сразу станет намного легче. Но встретить его нужно во всеоружии, не седым и разваленным, а сильным и молодым!
Женщина живет любовью, мужчина — любовью и идеей. И как часто иногда идея стоит впереди любви! Но женщина, если она живет любовью, настоящей и неподдельной, никогда не упрекнет любимого. Но как часто мы ошибаемся и из своих любимых пытаемся сделать учеников! И эта ошибка выливается в страшную беду. Беду, которую исправить практически невозможно.