Если хочешь заниматься, то мы тебя можем устроить за недорого, — объявил мне комсомольский деятель.
А то смотри: он тренировать лезет, в начальство сразу, — поддакнул другой.
"Ничего себе начальник! — подумал я. — Это они о тренере так! О человеке, который пашет, как лошадь, отдавая все силы!"
Но это были мои наивные заблуждения. Потом набежали другие специалисты и начали забрасывать меня какими-то китайскими терминами с очень украинским акцентом. А я, болван, объяснял и объяснял, наивно веря, что, может, меня поймут или хотя бы выслушают, но терминов этих я не знал, да и кто их знал?
Они придумали свой тайный язык — хамства и невежества. Деятели потешались уже в открытую. А потом буквально приказали показать несколько движений. Я спокойным тоном объяснил, что покажу — но в спарринге. Мог, конечно, и просто показать, но уж очень они были отвратительные — в идеальных костюмчиках, галстуках, с комсомольскими значками.
Вот вы, — я обратился к одному из них. — У вас китайская Школа? Давайте поработаем прямо здесь. — И все-таки чувствовали они меня.
Но, во-первых, — важно сказал деятель, задрожав от страха, — ты еще слишком молод, — хотя я был явно старше его, — а во-вторых, я могу покалечить тебя, дружок, — назвал он меня зачем-то собачьим именем.
А глаза были полны страха, который никак не удавалось скрыть.
Да и вообще, — продолжал он, — мой учитель запретил выходить на поединки.
Он удачно нашелся и поэтому стал еще в два раза величественней и надутей.
"Эх, — подумал я, — хотелось бы глянуть на учителя, который запрещает отстаивать честь школы!"
Ну, да, — подтвердил я, — понятно. Это чтоб секреты не выдавать!
Ну конечно же! — важно протянул комсомолец, надувшись еще больше.
Ну-ну, — понимающе кивнул я, потом не выдержал и похлопал красавца по толстой морде, посоветовав не лопнуть.
Это отчего? — поразился он.
От секретов, — ответил я и вышел за дверь.
Вот такая была первая встреча с украинскими «мастерами» боевого искусства. Ох, Учитель, зачем ты не выдал мне справку! Не буду плакаться и объяснять, как я несколько лет шарахался от всех и от всего. Община многое мне дала, но и много отняла. Но я пытался выжить, потому что мой добрый Учитель сказал: "Ты вернешься, конечно, вернешься".
Порою было отчаяние: куда я вернусь? Казалось, что вернуться могу лишь в тюрьму. Иногда приходил спасительный сон, нервный, дерганый, с ударами по щекам тому, кто волновался за меня, порою — пинком ноги. В этих снах я метался, как щука, пойманная на блесну, которую тянут туда, где ей совсем не хочется быть. Вот я и жил там, где жить невозможно, и рвался туда, куда меня не пускали те, с которыми я жить не хотел. Они презирали меня, но и не отпускали от себя. У меня был НАДЗОР. Жена хотела продолжение меня, я хотел тоже, но что мог дать маленьким искренним глазам? Какую игрушку мог я положить в розовые ладошки? Мне было страшно.
ГЛАВА 16
Поверьте, все же иногда бывают чудеса, даже в нашей беспросветной жизни вспыхивают они яркими звездами.
И вот он вспыхнул. Мастер — красивый, русоволосый, с такой же бородой, стройный, с великолепными сухожилиями и мягкой походкой молодого тигра. Он ходил так, как будто все, весь мир, принадлежит только ему, смотрел нежно, обволакивая своими синими глазами: дома, тротуары, каштаны и серебристые тополя. Женщины, дети и старики, глядя на него, влюблялись без памяти. Мужчины боялись.
Я завел себе еще одну овчарку. Насчет собак всегда был строг и поэтому выбрал самую лучшую.
Ох, уж этот дедушка Павлов! Я просил свою добрую черную овчарку, которую назвал в честь того, оставшегося в лесу.
Конфурик, позови Таньку!
И он шел на кухню, тянул ее за то, что на ней было: то ли халат, то ли спортивные брюки, бездумно, по-глупому, по собачьи (рефлекторно, как утверждал умный дедушка Павлов), отрывая куски. Интересно, какой же это был рефлекс? Она кричала, лупила его ладошками по здоровенной черной башке. А он мотал ее из стороны в сторону и тащил.
Бессовестный, — слышал я из кухни, — ты опять порвал мне колготы!
А он, негодяй, довольно урча, тянул ее ко мне — мой вечный, мой любимый Конфурик! Память о тебе идет из покрытых ряской прудов в большом зеленом лесу. Так и не понял я, какими же рефлексами мы общались и можно ли ими общаться. Но память о тебе спасла меня в этой жизни. Ты привел меня к самому главному — спасению, подарив настоящее кунг-фу.
Я вышел с ним прогуляться теплой ночью. Пес был гордым, как всегда. Он знал, что красив и силен. Высоко поднятая голова, длинная шея, широко расправленная грудь.