Рурк был озадачен. И так происходило со всеми, кого спрашивали о хлебной закваске.
— Это живая культура. Нужно часть закваски использовать для теста и сделать новое из оставшейся. Таким образом, закваска никогда не кончается. Моя бабушка получила ее от матери в день своей свадьбы в Польше. Традиционный свадебный подарок — сосновый ящик Размером с обувную коробку с керамической посудой. Бабушка привезла закваску в этом резном ящичке в Америку в 1945 году и сохраняла ее живой всю свою жизнь.
Рурк перестал жевать.
— Кроме шуток?
— Можно подумать, я это придумала.
— То есть какая-то часть моего бутерброда существовала в Польше еще до Второй мировой войны? — Рурк нахмурился. — Погоди. Я надеюсь, огонь не уничтожил закваску.
— Нет. Мы храним все хлебные культуры в пекарне.
— Хорошо. По крайней мере, что-то. А если ты как-нибудь потеряешь закваску, или она закончится, или еще что-то, ты сможешь сделать новую?
— Конечно. Но она уже не будет прежней. Это как выдержанное вино. Время делает закваску лучше. А еще это традиция передавать от матери к дочери, и эта цепочка никогда не прерывалась. — Дженни взяла бутерброд. — Хотя моя мать, наверное, все же ее нарушила.
— Закваска находится в пекарне в полной безопасности, — сказал Рурк, уклоняясь от темы о матери Дженни. — Это самое главное.
— Что? Закваска для ржаного хлеба важнее моей матери?
— Я этого не говорил. Просто не хотел поднимать больную тему.
— Поверь мне, это уже не больная тема. Слишком много времени прошло. В данный момент у меня есть более насущные проблемы.
— Точно, — согласился Рурк. — Прости, если сказал что-то, что тебя расстроило.
«Как бережно он со мной обращается», — подумала Дженни.
— Послушай, со мной все будет в порядке, — пообещала она.
— Я и не говорил, что будет по-другому.
— Твой взгляд говорит об обратном. И твое отношение ко мне говорит об обратном.
— Какой взгляд? И какое отношение?
— Ты смотришь на меня, словно я — бомба, готовая вот-вот взорваться. И ты слишком заботишься обо мне.
— Со всей прямотой могу сказать, что впервые женщина обвиняет меня в проявлении излишней заботы. То есть сейчас я должен… что? Извиниться?
Дженни задумалась, а не поднять ли тему о том молчании, которое они хранили эти годы? Когда-нибудь они обязательно поговорят об этом. Но не сейчас. Сейчас она слишком устала, чтобы начинать этот разговор.
— Просто прекрати это, — сказала Дженни. — Я себя странно чувствую.
— Хорошо. Я перестану. Помоги мне убрать посуду. — Рурк поднялся из-за стола. — Нет, лучше вымой ее, а я пока посмотрю телевизор.
— Не смешно, Макнайт.
В конце концов они поставили тарелки в посудомоечную машину вдвоем. Дженни заметила маленькую фотографию в рамке на подоконнике. Это была одна из немногих личных вещей Рурка. Дженни удивилась, когда разглядела на фотографии Джоуи Сантини, лучшего друга Рурка в молодости. А также человека, с которым Дженни была помолвлена. Снимок запечатлел Джоуи, солдата, который служил в провинции Кунар в Афганистане. Сзади него находилась пустынная взлетная полоса и грузовой вертолет. Джоуи выглядел абсолютно счастливым, и в этом был весь он: жизнерадостный, несмотря ни на что. На Джоуи была форма защитно-песочного цвета, локтем он опирался на джип и смеялся в камеру, влюбленный в этот мир, в саму жизнь, даже посреди сожженной сражениями земли.
— У меня тоже есть такая фотография, — сказала Дженни. — Вернее, была.Она сгорела при пожаре.
— Я сделаю для тебя копию.
У Дженни на языке вертелся вопрос: ты думаешь о Джоуи? Но ей не нужно было спрашивать. Она и так знала ответ. Каждый день.
— У меня есть десерт, — сказал Рурк, захлопывая дверцу посудомоечной машины и устанавливая таймер. Очевидно, он решил, что тема закрыта.
— Я не стану есть «Ну и ну!».
— Это мороженое.
— Отличный десерт для зимы!
Не обращая внимания на протесты Дженни, Рурк положил ей три шарика мороженого, каждый размером с кулак. Потом они уселись на диван и одновременно потянулись за пультом от телевизора. Рурк схватил его первым и, несмотря на нытье Дженни, отказался смотреть проект «Подиум». Он нашел канал, где транслировали реалити-шоу о мотоциклах. Спрятав пульт между диванной подушкой и своей ногой, Рурк заявил:
— Теперь ты не можешь сказать, что я излишне заботлив.
Дженни ела мороженое и смотрела, как на экране показывают какую-то сложную деталь, которую голос за кадром именовал тормозной камерой. Дженни почувствовала, как ее мозг начинает плавиться.
— Может, найдем компромисс? — спросила она. — Давай посмотрим какую-нибудь программу про расследование преступлений.
— Имеешь в виду те, которые представляют полицейских такими сексуальными и крутыми ребятами?
— А что, это не так? — спросила Дженни.
— Честно говоря, работа полицейского очень скрупулезна. Я трачу полдня на то, чтобы составить опись инвентаря, что очень удручает, так как бюджет не позволит обновить снаряжение еще года два. Глава нашего городского совета либо идиот, либо скряга.
— Ты имеешь в виду Алджера?
Рурк кивнул.
— Тогда почему ты работаешь в полиции, если там так скучно? — спросила Дженни.
— Потому что это моя работа, — просто ответил Рурк, не отрывая взгляда от экрана телевизора.
— Но почему это твоя работа? Ты мог выбрать что тебе захочется, поехать куда угодно. А вместо этого ты поселился в этом маленьком городке в горах, где никогда ничего не происходит.
По телевизору началась реклама, и Рурк повернул голову к Дженни.
— Возможно, я жду, когда что-нибудь случится, — ответил он.
Дженни умирала от желания расспросить Рурка поподробнее, но не хотела выказывать своего интереса.
— А я думала, что работа полицейского подразумевает одно приключение за другим.
— Не хочу тебя разочаровывать, но полицейские — это не те сексуальные и крутые ребята с экрана. Вот печь пироги и колачи с малиной — это действительно сексуально.
— Что ж, я тоже не хочу тебя разочаровывать, но я не пеку.
— Вот как? Но ты все равно сексуальная.
Дженни вспыхнула. В ее возрасте было глупо краснеть от слов мужчины. Особенно если этим мужчиной был Рурк Макнайт. Дженни попыталась притвориться, что его слова не оказали на нее никакого воздействия, хотя она ярко чувствовала, как горят ее щеки. Господи, неужели они флиртовали? Все становилось слишком сложным, но… непреодолимым.
— И какая это часть фразы «Служить и защищать»? — спросила Дженни, стараясь придать голосу непринужденный тон.
— Это не имеет ничего общего с работой. И ты покраснела.
— Нет.
— Конечно же да. И мне это нравится. Мне нравится, что я могу заставить тебя покраснеть.
Причем с легкостью, подумала Дженни. Все-таки между ними существовала гармония. Всегда. Она потратила годы, пытаясь это забыть, но все вернулось в прежнее русло.
— Я это запомню. С тобой действительно легко, шеф Макнайт.
— И всегда было, — добавил Рурк. — И ты первая, кто должен знать об этом.
В Польше существует традиция дарить невесте закваску для ржаного хлеба. Я подозреваю, что эта традиция окрашена отчаянием молодых невест. Ведь это просто нечестно — вот так с ходу намекать бедной девушке, что в первую очередь она должна уметь печь хороший хлеб.
Бабушка рассказывала мне, как за день до свадьбы — а тогда она была всего лишь испуганной восемнадцатилетней девушкой — мать подарила ей резной сосновый ящичек, в точности такой, какой хранился на полке над плитой, сколько бабушка себя помнила. Приятно представлять эту цепочку, которая тянется сквозь века от матери к дочери.