Род человеческий активно общался между собой, в испарине и под грохот музыки. Я смотрела на этого монстра, состоящего из тесно прижатых друг к другу тел, и не чувствовала в себе смелости вклиниться между ними. Лола, как обычно, выпендрилась. Она танцевала на столе, забыв обо всем на свете. Покачивала бедрами, регулярно прикладываясь к бутылке, словно пела гимн жизни. На нее восхищенно взирал прыщавый юнец — из тех, что раз в неделю, скопив карманные деньги, спешат в бар и тратят их на литруху виски, молясь про себя, что сработает волшебство, превращая его в неотразимо прекрасного принца, и полуголая девчонка захочет станцевать именно на его столе. На Лолу он смотрел как на сказочную фею. Пожелай она вытереть подошвы своих туфель на шпильке об его рукав, он, наверное, выразил бы ей самую горячую благодарность. Разумеется, все это выглядело до нелепости смешно. Да кто она такая, эта Лола? Карикатура на икону, провинциальная рок-звездашечка, плохо отмытая деревенщина. И все-таки я ей завидовала. Понимала ли она сама, что красива? Красива именно потому, что чувствует себя как рыба в воде? Вдруг она повернулась ко мне — метнулся в сторону персонаж китайского театра теней — и махнула мне рукой: давай сюда! Нет, я не смогу. Немыслимо. И я опустилась на кожаную банкетку, намертво приклеившись к ней задницей. Я внушала себе, что это попросту вульгарно — вот так выдрючиваться перед чужими людьми и что гораздо лучше тихо сидеть в уголке и курить энную по счету сигарету. Но на самом деле я знала, что у меня кишка тонка. Я могла лишь наблюдать за тем, как ведет себя Лола, испытывая ощущение, что наконец нашла свое место в жизни. Каждым своим поступком она словно заполняла лакуны, зияющие в моем существовании. Она служила моим продолжением, стартуя с точки, где я обычно тушевалась. Я была ее черновиком.
Поначалу я думала, что хочу стать ее подругой. Но затем мне пришлось преодолеть несколько разных этапов. Я успела побывать в шкуре ее конфидентки, младшей сестры и горячей поклонницы. Вот как раз добравшись до последней ступеньки, я и должна была насторожиться. Истина обрушилась на меня той ночью без предупреждения, под звуки электронной музыки, вышедшей из моды в день своего создания, и истерические взвизги потной толпы. Истина настигла меня с нахальством незваного гостя, явившегося к моему столу без приглашения. Я бы хотела стать такой же, как Лола. Если не хуже. Я бы хотела стать ее доведенной до совершенства копией. Занять в существовании ее место. Мне хватило беглого взгляда на свою нелепо короткую юбку и платформы, совершенно изменившие мой обычно угрюмый облик. Почему я согласилась напялить на себя весь этот маскарад? Потому что думала, что буду счастлива, если стану немножко меньше Рафаэлой и немножко больше — Лолой. Я и манеры у нее позаимствовала, чтобы тоже стать похожей на провинциальную рок-звездочку, — правда, без ее непосредственности. Лучше бы мне всего этого не знать. Но ходу назад уже не было. Я почувствовала, как во мне поднимается волна ненависти к этой девке, превратившейся в нервный центр моего бытия. Она мешала мне жить. Лучше всего было бы ее убить, а потом, поменявшись ролями, скользнуть в ее шкуру. Под влиянием алкоголя и усталости моя любовь к ней быстро меняла окраску. Я понимала, что это дурно, ощущала свою вину, но ничего не могла с собой поделать. От цокота ее уродливых каблуков по обшарпанному пластику стола меня тошнило. Должен же кто-то сказать ей, до чего все это жалко, смехотворно, безобразно. Мой кумир, лишенный восхищения бурно аплодирующей публики, разлетался на мелкие кусочки сломанной куклой. Я бросила все, чтобы последовать за ней, и теперь передо мной во весь рост встал вопрос: а что дальше-то? Она потащила меня к такси, и возле машины меня вырвало. Она почти полчаса держала мою голову над сточной канавой, шепотом убеждая меня, что ничего страшного не произошло, что все будет хорошо. Меня выворачивало ненавистью, от которой я стремилась избавиться. Она все твердила мне, что скоро все наладится. Я больше не хотела ее ненавидеть. Я хотела забыть, что мечтала ее прикончить, и заснуть в ее объятиях.
Наутро она разбудила меня, бросив в постель два небольших пакетика. В одном была упаковка аспирина, в другом — круассаны. Она помахала у меня перед носом газетой и громко крикнула: «Все наши проблемы решены!» Следующие десять минут я потратила на то, чтобы убедить собственную голову не трещать столь нестерпимо. Интересно, спрашивала я себя, чему это она так радуется? Она открыла газету и показала мне статью, в которой говорилось о возрождении рока в США. Я все еще не понимала, к чему она клонит, и тогда она ткнула ярко-красным ногтем в фотографию размером с почтовую марку в левом углу страницы. На ней был запечатлен певец, стоящий на сцене на коленях. Лица видно не было — его загораживали спадающие на лоб густые пряди волос. Подпись под снимком гласила: «Шумный успех солиста группы «Blood Berry» Ноама Лонг-вайла». «Пора Лапуле познакомиться с папочкой», — сказала Лола. Ее охватило горячечное желание паковать чемоданы. Ее манили дальний путь и рок на том конце света. Ей уже чудились непередаваемой красоты солнечные закаты, при одном упоминании о которых ее голос начинал сладостно вибрировать. Оставалась одна проблема: деньги. На какие шиши она собиралась лететь через всю планету, если у нас даже на гамбургер не было? Но я недооценила Лолу. Она присела на краешек кровати и погладила меня по голове. «У тебя даже с утра утомленный вид. Разве мы не заслужили небольшой отдых?» Воздух вокруг меня сгустился, его молекулы остановили свой бег и вместе со мной ждали продолжения программы. Я чуяла, что она готовит мне ловушку, и перестала дышать. Сейчас прозвучит приговор. «Завтра вечером ты пойдешь ужинать к родителям. Скажешь, что пришла мириться. И сообщишь, что покончила с глупостями и возвращаешься к учебе. Но не во Франции, а в Чикаго. Доложишь, что уже подала вступительное заявление и купила билет на самолет. На самом деле ты пришла с ними попрощаться, потому что занятия вот-вот начнутся. Конечно, сначала они будут негодовать и возмущаться, потому что такие дела с бухты-барахты не делаются. Но я уверена, что ты сумеешь их уговорить, объяснить, что нашла для себя наилучший выход. Кроме того, ты намекнешь им, что на первых порах тебе не помешала бы небольшая поддержка. Что-то вроде выходного пособия после двадцати пяти лет верной и беспорочной службы. «Да вы не волнуйтесь, я ведь всего на год уезжаю». Когда твой отец станет доставать деньги из тайника, ты убедишься, что там остается еще много — я не сомневаюсь, что ты увидишь не одну толстую пачку. Перед тем как они пойдут спать, ты нежно их поцелуешь. Дождешься, пока они не захлопнут дверь, подслушаешь, как они разбирают постель, и стащишь бабки. Все до последней бумажки. Как только ты вернешься, мы сложим чемоданы и — чао, бай-бай! Прощай, поганая страна!»