Майкл.
Я потеряла равновесие, но Джеймс оказался рядом и подхватил меня под руки.
— Хочешь чаю, дорогая?
Джеймс проговорил это приглушенным шепотом. Половина людей в помещении притихла, те, кто был вежливее, притворялись, что продолжают говорить, в то время как другие открыто пялились на нас. Там не было ни единой души, которая не знала бы о моей связи с Майклом Таффи. А если кто и не знал, то Айна Грили потратила целый день, чтобы просветить и их.
Все наблюдали за мной и Джеймсом.
Я начала дрожать и вцепилась в твердую руку Джеймса. Он не отпустил меня, а провел через комнату к врагу всей его жизни.
— Айна, — сказал он, — не могла бы ты помочь мне подготовить речь? Есть некоторые фразы, которые необходимо перевести, и мне может понадобится твое экспертное мнение.
Джеймс не оставил ей другого выбора, кроме как уйти, хотя она, без сомнения, утешилась, проведя час с моим мужем и получив возможность блеснуть своим умом.
Все, на что я была способна, это сдерживать дыхание. Потому что, если бы я открыла рот, чтобы улыбнуться Майклу, я бы тут же покраснела и издала бы всхлип, и все бы это заметили. Даже он. Особенно он.
Никогда я не представляла себе Майкла старым человеком. Последний раз, когда я его видела, мы оба были молодыми и полными жизни. Я наблюдала за тем, как я старею, и в качестве свидетельства моей старости всегда представляла себе молодого Майкла. По мере того как проходили десятилетия, я оставила его в том месте своей памяти, где молодые остаются вечно прекрасными. По мере того как шли годы, я перестала гадать.
И вот Майкл был здесь. Он был одет в старомодный коричневый костюм и синюю рубашку, которая ему не шла. Он почти облысел, а лицо его вытянулось. Только синие глаза остались прежними.
Он был моим Майклом. Таким же, каким я впервые увидела его в доме Китти Конлан и поняла, что мы предназначены друг для друга. Годы пролетели как один миг с того момента, когда я воткнула цветок себе в волосы, и до сего дня, когда мне было шестьдесят. В глазах Майкла я видела, что ему все равно. Я знала, что и для него я выгляжу прежней. Мы состарились, но красота каждого из нас лишь стала более зрелой, как изысканное вино.
В конце концов я сказала:
— Майкл Таффи.
Он улыбнулся мне. Широко, смело, проказливо.
— Ты не изменилась, — сказал он.
Я вздрогнула и отвернулась. Я боялась смотреть на него слишком долго.
Мы сидели рядом, нам были не нужны слова, мы находились в собственном мире, как всегда. У меня были вопросы, которые я хотела ему задать, но у меня не было на это времени.
Майкл наклонился ко мне, и я почувствовала, как его дыхание коснулось моего уха. Как теплый бриз, тогда, на пляже в Еннискроне, когда мне пригрезилось, что я видела его.
— Ты помнишь, какими мы были, Бернардина Морли? Ты помнишь, как все было тогда?
Я закрыла глаза, чтобы вызвать в своем воображении летний луг, где я была с ним, но, закрывая глаза, я увидела… Джеймса.
Он шаркал, наполовину обращался к Айне, наполовину смотрел на меня. Чары были разрушены, когда я на секунду поймала взгляд моего мужа. Он выглядел усталым и нервным. Не было сверкающей синевы глаз, великих желаний, мечтаний, шуток, обещаний, страстных восторгов — только изматывающая, тревожная, будничная роль мужа.
И я знала, что мне нужно подняться со стула и подойти к нему. Потому что, как бы сильно я ни любила Майкла Таффи сейчас и навсегда, обещание есть обещание. Джеймс сдержал данное мне обещание и был хорошим мужем. Если бы я ответила на вопрос Майкла Таффи, мне пришлось бы делать выбор. Что бы ни говорило мне мое сердце, я должна была оставаться верной мужу. Он заслуживал моей любви, но я лишь могла быть ему верной.
Я бросила последний взгляд на мою настоящую любовь. Руки слегка сжались у меня на коленях, когда на прощание я смотрела ему в лицо.
— Нет, Майкл Таффи, — сказала я. — Я ничего не помню.
Я поднялась и пошла к Джеймсу. Его лицо облегченно просияло, он взял меня за руку, и весь остаток вечера я провела рядом с ним.
Я видела, что Майкл вскоре ушел.
Я думаю, что он вернулся в Америку, хотя больше я никогда ничего о нем не слышала.
9. Доверие
Для того чтобы дарить любовь, не обязательно ее испытывать
Твоя мама, когда была ребенком, была очень привередлива в еде, и в те дни, когда она отказывалась от еды, я давала ей кусочек хлеба, растертый в стакане теплого молока с ложкой сахара наверху. По мере того как ее вкусовые пристрастия развивались и менялись, она все равно всегда возвращались к «мякишам» как к «утешительной еде». Это было единственное блюдо, готовить которые мне удалось научить твою маму, и я узнаю, что ты сама на нем выросла.