С этой точки зрения весьма показательно, как те же люди – причем люди весьма известные и уважаемые, – которые до начала кризиса не высказывали даже намека на ущербность той экономической модели, которая господствовала на Западе в течение последних 15–20 лет, в начале 2009 г. вдруг развернулись на 180° и стали предрекать ей скорый и окончательный крах.
Для иллюстрации можно обратиться к выступлениям, звучавшим на семинаре в Колумбийском университете в феврале 2009 г. Вслед за утрированными утверждениями о «коллапсе финансовой системы», о том, что «мировая финансовая система практически распалась», экономические гуру дружно вынесли приговор всей докризисной модели капитализма, деликатно обозначенной как «финансовый капитализм». Кризис, который лишь за год до этого изображался как небольшой сбой в работе банковского сектора, который можно погасить относительно небольшим вливанием ликвидности, не затрагивая при этом ни в коей мере принципы его саморегулирования, теперь стал характеризоваться как «поворотный пункт в развитии рыночной системы».
Подобное стремление вписаться в господствующее мнение, подыграть ему, судя по всему, было немаловажным фактором, объясняющим атмосферу неоправданного оптимизма и самоуспокоенности, которая явственно ощущалась в среде западных деловых и околовластных элит в течение всех 1990-х и большей части 2000-х годов.
В-четвертых, помимо чисто психологической склонности людей не придумывать для себя лишних проблем и забот, начал действовать фактор существенного ослабления внешнего давления. В течение первых 40 лет после окончания Второй мировой войны угроза военного противостояния с Советским Союзом и связанные с этой угрозой крупные расходы объективно действовали как своего рода дисциплинирующий фактор, создавая атмосферу внутреннего напряжения в западных обществах и побуждая их в большей мере прислушиваться к критикам, указывавшим на те или иные провалы и риски в политике правительств, в том числе в их экономической политике.
Конечно, нельзя сказать, что это был чрезвычайно мощный фактор – в определенные моменты и при определенных обстоятельствах самокритичность часто уступала место самоуспокоенности и терпимости к злоупотреблениям. Однако определенную дисциплинирующую и временами отрезвляющую роль фактор «холодной войны» и связанной с ней жесткой конфронтации, конечно, играл. Во всяком случае, он явно препятствовал попыткам вывести финансовый сектор из-под правительственного и общественного контроля и позволял правительству США жестче действовать в тех случаях, когда утрата контроля над финансовыми рынками могла рассматриваться как реальная угроза национальной экономической безопасности.
Наконец, в-пятых, несколько десятилетий сытой и спокойной жизни привело к активной жизни новое, «непоротое» поколение, которое вообще в меньшей степени, чем предыдущее, было склонно сомневаться в разумности существующего мироустройства, и было склонно верить в то, что мир развивается от хорошего к лучшему. Идея всепобеждающего прогресса попала на подходящую почву и дала соответствующие всходы. Люди на Западе искренне поверили в то, что основные идеологические и мировоззренческие проблемы в современном мире уже решены окончательно и бесповоротно, а тех, кто не пришел еще к правильным ответам, можно сравнительно легко убедить, – в том числе и с помощью силы. А многие, очень многие вообще перестали задаваться подобными вопросами, сосредоточившись на личном благополучии и заняв в общественных вопросах позицию индифферентного «постмодернизма».
Все это, вместе взятое, видимо, и привело к ситуации, когда мощная коллективная уверенность в правильности курса сообщества развитых стран и его способности предотвращать обострение экономических проблем в рамках существующей парадигмы экономического роста позволяла оставлять без внимания и тревожные симптомы, и нарастание рисков и напряжений в финансовой сфере.
Но все же, только ли в этом дело? И что все-таки лежит в основе невменяемой коллективной самоуверенности, которая, хотя и несколько пошатнулась во время кризиса, сегодня вновь начинает закрепляться в западном общественном мнении, и в первую очередь в сознании делового и официального истеблишмента?