Далее идет насчет полиции. Затем — призывы к солидарности. И, разумеется, жалобы на бедность. Я прочитал это воззвание трижды и совершенно запутался. Ну хорошо, Довлатова понизили. Довлатов надулся и похитил газету. А заодно и хапнул редакционный сейф.
Ну хорошо — Довлатов монстр с безмерными амбициями. Куда же девались все прочие сотрудники «НА»? Где умудренный жизнью Поповский? Где блистательный Вайль? Где умница Генис? Где прячется компетентный Батчан? Где неутомимая Шарымова? Где одухотворенный Рыскин? Куда исчез рассудительный, добропорядочный Гальперин?
Почему все эти люди бежали из «Нового американца»? Чего ради они поддержали негодяя Довлатова?
Кстати, за что же его понизили в должности?
Я могу ответить на этот вопрос. Я давно считал наших корпорантов обаятельными мазуриками. И продолжаю считать таковыми. Точнее, один жуликоват, другой — как бы это помягче выразиться — наивен. Я пытался вынудить их действовать честно. И меня поддержали коллеги. Это все.
Мы действительно забрали из редакции статьи очередного номера. Это — наша собственность, наш труд и наше достояние.
Мы ушли и делаем газету сами. В контакте с честными людьми.
Да, как же насчет материальных ценностей? Они действительно похищены. А именно:
1. Линейка металлическая (одна), принадлежащая Генису.
2. Фотоизображение Довлатова в обнимку с Юзом Алешковским — собственность Довлатова.
3. Резинка стирательная (одна), приобретенная лично Вайлем.
4. Вентилятор напольный, принадлежащий Е. Довлатовой, жене, а значит, и сообщнице Довлатова.
5. Полиэтиленовый мешок, бывший в употреблении. Собственность Любови Федоровой. С извинениями возвращен…
Вчера мне позвонил детектив, расспросил о случившемся. Затем он смущенно произнес:
— Я думаю, это — kidding, joke, шутка. Извините меня.
И трубку повесил…
КР ЭТО ПИСЬМО Я ОТПРАВЛЯЮ В ЛЕНИНГРАД…
Это письмо я отправляю в Ленинград. Повезет его все та же благословенная француженка.
Дорогие мои!
Извините, что пишу так коротко и сумбурно. Отсутствие времени стало кошмаром моей жизни. Беллетристику давно забросил, что, возможно, и к лучшему…
На свободе жить очень трудно. Потому что свобода одинаково благосклонна и к дурному, и к хорошему. Разделить же дурное и хорошее не удается без помощи харакири. В каждом из нас хватает того и другого. И все перемешано…
Об Америке писать невозможно. Все, что напишешь, покажется тусклым и убогим. Мы живем здесь почти три года и все еще удивляемся.
Можно долго перечислять ее замечательные и ужасающие черты. Затем написать — «и так далее». То есть главное все равно останется за чертой. Америка всегда — и так далее. Ее не перечислить.
Кубизм зародился во Франции, и это — неправильно. Место ему — на Бродвее. Чувствуешь себя здесь как в магазине детских игрушек. Многие из которых неожиданно стреляют…
Я рад, что вам нравится газета. Жаль, что получаете лишь разрозненные номера. Если читать пунктиром, впечатление искажается.
Передайте Севостьянову, Чирскову, Губину, Лурье — мы нуждаемся в рукописях. Поговорите с Шефом и Ридом Грачевым, если это возможно. Попробуйте что-то объяснить Горбовскому. Дайте знать Валерию Попову.
За каждый хороший рассказ полагаются джинсы.
Я уже писал, что работать нам трудно. Рынок узкий, публика инертная. Колбаса идет лучше Набокова.
Да и подонков хватает. В процентном отношении их здесь не меньше, чем дома. Только одеты получше. И то не всегда…
Стоит ли говорить, что я вас не забыл и постоянно думаю о Ленинграде. Хотите, перечислю вывески от «Баррикады» до «Титана»? Хотите, выведу проходными дворами от Разъезжей к Марата?
Я знаю, кто мы и откуда. Я знаю — откуда, но туманно представляю себе — куда. И вы, я думаю, не представляете. А может быть, представить себе этого и не дано… И слава Богу!
Мы живы, и одно это уже — показатель качественный.
И помните, не каждый соотечественник — друг. И далеко не каждый говорящий на русском языке понятен. Иногда, как писал Марамзин, говорит человек, а слушать нечего…
Зовут меня все так же. Национальность — ленинградец. По отчеству — с Невы.