Эмиль Анри
Речь Эмиля Анри перед судом
Г. г. присяжные!
Вам известно в чем я обвиняюсь: в произведении взрыва на улице Бон-з-Анфан, убившего пять человек и бывшего причиной смерти шестого, затем взрыва в кафе Терминус, убившего одного человека и ранившего нескольких других, и, наконец, шести выстрелов из револьвера в преследовавших меня после последнего покушения.
Вы знаете из дебатов, что я признаю себя вполне ответственный за эти деяния; понятно, что я не стану защищаться перед вами и стараться избегнуть возмездия атакованного мною общества. К тому-же я признаю один только суд над собою — свой собственный и решения всякого другого для меня безразличны. Я желаю только объяснить свои действия, указать на причины, побудившие меня совершить их.
Я стал недавно анархистом. Только с 1891-го года я стал принимать участие в революционном движении; до этого-же меня окружала среда всецело пропитанная современной моралью, и я в ней привык уважать, и даже любить, принципы отечества, семьи, начальства и собственности.
Но воспитатели современного поколения очень часто забывают, что жизнь с ее борьбою, с ее несправедливостями и преступлениями сама открывает глаза невеждам и учит их действительности. Это и случилось со мною. Мне говорили, что жизнь легка и широко открыта для людей интеллигентных и энергичных, опыт-же показал мне, что только циникам и пресмыкающимся удается попасть на ее пир. Мне говорили, что социальные учреждения основаны на равенстве и справедливости, я-же видел вокруг себя только хитрость и ложь.
Каждый новый день отнимая у меня лишнюю иллюзию. Повсюду, куда я ни обращая свои взоры, я видел одно и то-же: радости и наслаждения у одних, горести и лишения у других.
Я скоро понял, что великие слова, которые меня приучили почитать: честь, долг, самопожертвование — ничто иное, как маска, прикрывающая самые постыдные гнусности. Заводчик, трудами своих рабочих создающий себе колоссальное состояние, в то время, как последние терпят страшную нужду, считается честным человеком; депутат или министр, всегда готовые принять взятку, — преданными общественному благу, офицер, испытывающий ружье новой системы на семилетних ребятах — только исполнившим свой долг, и президент министров в парламенте обращается к нему с поздравлениями!
Все это меня возмущало и я стал подвергать критике общественный строй. Последняя так часто уже делалась, что мне нет надобности повторять ее здесь. Достаточно сказать, что я стал врагом общества, которое считал преступный.
Привлеченный не надолго на сторону социализма, я вскоре отдалился от этой партии. Я питая слишком много любви к свободе, слишком много уважения к личной инициативе и отвращения к вербовкам, чтобы согласиться стать номером в армии четвертого сословия. К тому-же я видел, что социализм в сущности ничего не изменяет в настоящей порядке вещей; он сохраняет принцип власти, а этот принцип, чтобы там ни говорили называющие себя свободомыслящими, есть ничто иное, как устаревший остаток веры в высшую силу.
Наука познакомила меня с действием сил природы. Я стал материалистом и атеистом; я узнал, что верование в бога устраняется современною наукою, как ненужное более; а с ним вместе должна исчезнуть и религиозная и авторитарная мораль, как основанная на ложных началах.
Но какова-же должна быть новая мораль, гармонирующая с законами природы и имеющая своею задачею преобразовать старый мир и сделать человечество счастливый?
В это время я столкнулся с несколькими товарищами анархистами, — лучших людей я раньше никогда не встречая. Их нравственные качества привлекли меня к ним с самого начала; в них я оценил их полную искренность, откровенность, их глубокое презрение ко всяким предрассудкам, и мне захотелось познакомиться с идеей, сделавшей этих людей так непохожими на всех виденных мною до этого.
Эта идея нашла во мне почву, вполне подготовленную моими собственными наблюдениями и размышлениями. Благодаря ей, мысли мои, до тех пор неясные, неопределенные, приняли вполне определенную форму: — я тоже стал анархистом.
Мне нет надобности развивать здесь теорию анархизма, скажу только несколько слов об его революционной — разрушающей и отрицающей стороне, из-за которой я теперь стою перед вами.
В настоящее время, в момент острой борьбы между буржуазией и ее врагами, я почти готов сказать вместе с Сувариным из Жерминаля: „всякие рассуждения о будущем преступны, потому что они мешают прямому разрушению и замедляют наступательный ход революции.“
Как только известная идея выяснена и сформирована, нужно не медля найти ей практическое применение. Я убедился в негодности современного строя и вступил с ним в борьбу, чтоб ускорить его разрушение. В эту борьбу я внес глубокую ненависть, ежедневно поджигаемую видом этого гнусного общества, в котором все пошло, фальшиво, отвратительно, все препятствует проявлению лучших свойств человеческой души, благородным стремлениям сердца, свободному развитию мысли.