После Октябрьской революции в нашей многонациональной стране сложилось общество, которое на протяжении своей, теперь уже полувековой, истории, невзирая на тяжелые испытания и войны, предприняло, без всяких преувеличений, поистине героические усилия, чтобы превратить формальное национальное равноправие в действительное. Этот опыт внес новые черты во многие наши представления, в том числе и в наши представления о патриотизме и национальном чувстве.
Задумываясь над самим понятием «советский патриотизм», я понимаю его как сочетание любви к твоей собственной земле, носящей имя твоего народа, и любви ко всей, тоже твоей, советской земле, другие части которой так же закономерно называются именами других народов и так же полноправно принадлежат им, как тебе принадлежит русская земля.
Любить нашу советскую землю — в моем представлении—значит любить ее всю. Не только свою русскую, для меня, русского, землю, но и землю украинскую, зная, что это земля Украины, и землю дагестанскую, зная, что это земля Дагестана.
Наверное, так же как для украинца это значит любить не только украинскую, а всю советскую, в том числе и русскую, землю и ощущать всю эту советскую землю своей. И то же самое для грузина, для литовца и для армянина. Я упоминаю одни нации, но мог бы упомянуть на их месте и другие. Дело не в перечислении, а в принципе.
Советский патриотизм — это способность гордиться не только собственными национальными традициями, но и национальными традициями других народов, населяющих Советский Союз, понимать эти традиции, относиться к ним с той же бережностью, с какой относишься к собственным, видеть их красоту, вникать в те чувства, которые испытывают сыновья и дочери этих народов по отношению к своей истории, к своим национальным героям, к своему укладу жизни и к своему родному языку, разумеется, без чего было бы всуе говорить и о братстве народов и о братстве литератур.
Вот те высокие нравственные мерила, с которыми в моих представлениях связывается для каждого из нас, литераторов, понятие любви к нашей общей советской Родине. Эту общность чувства Родины я с новой остротой ощутил во Вьетнаме, встречаясь там с помогающими героическому вьетнамскому народу советскими специалистами.
Эти разноплеменные советские люди, съехавшиеся во Вьетнам из России, с Кавказа и с Украины, из Средней Азии и Прибалтики, были в моих глазах как бы коллективным символом всего советского общества, его непреклонных традиций интернациональной помощи, уже не однажды испытанных на прочность, начиная с Мадрида и кончая Вьетнамом.
Эти люди были для меня одновременно и частью Родины, и частью моей любви к ней, и моей гордости за нее.
Березки — березками! Кто из нас их не любит? Они были до нас и останутся после нас.
А слова «советский доброволец», «советский специалист», «советский спутник», «советская орбитальная станция» — пришли в жизнь уже при нас, и они сейчас тоже часть нашего сознания, нашей души, нашего общего для всех чувства советского патриотизма.
И то горе, которое сегодня вдруг обрушилось на всех нас [гибель космонавтов Добровольского, Волкова, Пацаева], — наша общая утрата, наше общее горе.
На писательском съезде в Армении один из выступавших там товарищей, говоря о красивых, больших и трудных задачах, поставленных перед всеми нами в новой пятилетке XXIV съездом партии, по-моему, очень точно заметил, что с каким бы искренним чувством ни говорили мы о нашем советском патриотизме, все-таки самым главным полем для проявления этого патриотизма будет для каждого из нас та практическая работа, которую он сам возьмет на свои собственные плечи в наступившей пятилетке.
Я присоединяюсь к такому деятельному пониманию советского патриотизма.
Мы — писатели. Наше главное дело — книги. Мы пришли на свой съезд с твердым намерением оправдать делами то доверие, которое оказал нам XXIV съезд партии.
И мы хотим в наступившем девятом пятилетии сделать свою часть общей работы со всем доступным нам умением и старанием, как настоящие помощники партии, действительно заслуживающие этого имени. (Продолжительные аплодисменты.)