Ни на секунду, даже когда она гнала от себя все ложное, она не усомнилась в том воздействии, которое оказывала на него. Оба были жертвами, и в целом это колдовское взаимное покорение было обычным делом. Кто не знает, к чему это ведет?
Жиль Андре тоже примолк. Молчание его не страшило. Но его спутницу смущала его способность молчать в присутствии другого, едва знакомого человека, его умение обходиться лишь жестами. Он делал это не нарочно, просто наводил в себе порядок. Ему требовалось утишить нечто потаенное. Прислушайся он к себе, он бы без долгих разговоров потащил эту молодую женщину в постель, забыв об условностях. Ему хотелось погрузить свои руки в ее нежность, предаться ласкам, поцелуями закрыть рот и себе, и ей. Того же хотела и она. И он был в этом уверен. Она думала о том же самом. Ею овладела неизъяснимая тяга к близости, он это знал, слова были лишними. Он был одним из тех мужчин, лишенных пассивного восприятия происходящего и вульгарности, которые признают, что есть их жизнь, и не кривляются сами перед собой. Если мужчина испытывает по отношению к женщине влечение и нежность, если они настоятельны, к чему непременно ждать чего-то, почему бы просто не лечь рядом — таков был ход его мыслей. Непросвещенная свобода и обдуманная прозорливость были присущи ему. Однако он был истинным любовником: тонким и трепетным. К тому же чувствовал: эта женщина не готова. Она ждала. Задержаться в предощущении неизбежного было для нее сладким удовольствием. Во всяком случае, сегодня. Он не знал, по какой причине (потому что она этого хотела!), но привычка соблазнять женщин подсказывала ему, как себя вести, и он полагался на свое чутье. Сегодня это было так. «Почему бы и нет?» — подумал он, готовый в одно и то же время подчиниться по доброй воле ритму этой женщины и сожалеть о том. Он осознавал, что делает над собой усилие. Старался поставить себя на ее место: «Она ведь ничего обо мне не знает».
— Хотите чего-нибудь выпить?
— Охотно.
Они устроились на переполненной террасе кафе. «И все же, — думал он, любуясь ею, купающейся в его обожающем взгляде, — пустая трата времени, отсрочка, трусость». Она же испытывала подъем, внезапно усилившееся в лучах заходящего солнца чувство собственной неотразимости; отдавшись приятным ощущениям, она наслаждалась родившейся в ее душе радостью, окрашенной в тона новизны и таинственности, которая могла длиться сколько ей пожелается. Да и к чему спешить, обладая свободой обворожить, ослепить? Правду говорят: стрелки на часах любви у мужчин и женщин не совпадают.
Раз уж непременно требовалось говорить, он говорил. Его голос был соблазнительный, вкрадчивый, он словно не говорил, а все время вздыхал или шептал что-то, как шепчут в алькове. Слова не говорились, а выдыхались как бы в истоме. Она как-то сразу поддалась этому завораживающему, трепещущему голосу.
Делал ли он это нарочно? Когда его голос звучал, Полине казалось, что он изнемогал от любви к ней! Когда же голос смеялся, обладая способностью моментально меняться, ей казалось, что смех этот зажжен ею, предельным обожанием. Она обретала в этом голосе все, чего хотела: быть единственной и неповторимой и подчинить этого мужчину своим чарам. Она думала, что это уже произошло. И ошибалась. Однако иллюзия была настолько сильна, насколько сладок был голос. В искусстве околдовывать голосом равных ему не было. Слушать, смотреть, восхищаться, смеяться, нашептывать самые желанные слова, и вот уже цветок распускал свои лепестки. Действовало безотказно. Не способный сам оценить производимый его голосом эффект (но уверенный в нем, поскольку результаты бывали налицо), он играл голосом, делая его то чувственным, то убедительным. Владение голосом ясно говорило: он родился на свет не вчера. Голос, совершая реверансы, будил в женских сердцах нотку тщеславия.
Словом, он владел неким инструментом, завораживающим женский пол. Пустив его в ход, он повторил ее имя.
— Я знаю, как вас зовут, — выдохнул он, смеясь Слова порой оскорбительно прямолинейны, и без них все бывает понятно, особенно если владеешь еще и иной способностью внушать нечто без слов.
— Полина, правильно? Полина, — повторял он, глядя ей в глаза с легкой улыбкой на устах.
Ей показалось, что взгляд его излишне красноречив; так оно и было, словно он знал, что женщины, несмотря на их прозорливость, не способны устоять перед подобным знаком внимания.
— Это возвышенное имя, — добавил он.
— Прежде я его очень любила, — отвечала она. — До тех пор, пока не появились фильмы с этой белокурой девицей в майке на пляже.
— Которая слегка похожа на вас, — прошептал он словно про себя.
— Надеюсь, что это не так!
— Да нет, она вовсе не так дурна! — спорил он, смеясь, и не отводил от нее счастливых глаз.
Она же была слишком глубоко потрясена всем происходящим, чтобы отдавать себе отчет в том, какое удовольствие доставляет ему видеть ее, слишком занята собой, чтобы попытаться понять, что он за человек. Он все продолжал говорить об ее имени: впервые он знаком с женщиной с таким именем. Что тут было ответить? Она промолчала. Тогда вибрирующий томный голос спросил: