— Мы с вами очень правильные, — произнес он словно приговор, в котором угадывались и сожаление, и признание, и призыв, и надежда, и отчаяние.
— Почему вы так говорите? — спросила она. Он иронично молчал.
— А как, по-вашему? Разве у меня нет причин так говорить?
Она прекрасно поняла, что он имел в виду, что значит эта игра друг с другом, это почтительное выжидание и какой обман думать, что для них уготовано нечто иное, чем близость. Она почувствовала, что обвинение в первую очередь касается ее. Он обвиняет ее в дамских штучках: дескать, кокетничает, заигрывает, а сама помирает со страху. Так и было: «Мне страшно, потому как это вовсе не игра». Какие уж тут шутки со всесокрушающим на своем пути желанием?
Любовный трепет перед незнакомым мужчиной подчинял ее своей воле, делал из нее истукана. Может, она и играет с ним, но не бросаться же ему на шею! «Как сократить расстояние между нами, не уронив при этом достоинства?» — пришло ей в голову вместо оправдания.
— Не по душе мне ваши слова.
— Докажите, что я не прав. (Вот он и нащупал короткую дорожку.) Мы с вами очень правильные, не совершаем опрометчивых шагов.
Она подумала: «Пускай говорит. А мы, женщины, — не любительницы коротких дорожек». Он рассмеялся, но по-доброму, словно слегка уел ее, а затем простил. А она, между прочим, страшно не любила, когда ее застигали врасплох! Щеки ее стали словно маки. До чего же некстати она краснеет, не умея скрыть своего смущения, и снова неясно, что у него на уме. Она и не представляла, каким лакомым кусочком, каким румяным сочным персиком кажется ему в эту минуту! До чего же она была ему по вкусу, даже больше: аромат, кожа и все то, что скрыто, были просто созданы, чтобы притягивать, разжигать его страсть, а как и почему это происходило, было ему невдомек. Такой же приступ сильнейшего душевного возбуждения ощутила и она. И это одновременно испытанное ощущение притупило в них желание уразуметь, что же в них так согласуется, так ладится. Уже не хотелось и говорить, а только длить это восхитительное состояние, охватившее их обоих. Они примолкли. Словно были пришиблены чем-то. Ей пришло в голову, что отсутствие будущего и безрассудство этой встречи черным покрывалом накрыли их веселость. Предстоит ведь расставание. Ее пылкость перегорала внутри, растекаясь маленькими ручейками меланхолии. Надо бы бежать, сбросить с себя наваждение, разорвать круг взаимного притяжения, чтобы не испытывать впоследствии мук, уготованных разлученным любовникам. Но куда там! Пиши пропало. Они уже были в одной связке, не хозяева сами себе, а послушники единого владыки, забывшие ради него все: и ожидавшую их в конце пути смерть, и ведущую к ней жизнь, и прошлое со всем, что им было любо, и независимость их тел.
Возможно, и впрямь существуют судьбы, скрепленные печатью, любовь, начертанная на небесах. Так говорят, не веря в это. Во всяком случае, на свете такое множество мужчин и женщин, столько возможных союзов, что встречи беспрестанны и неизбежны, так что их с полным правом можно назвать предопределенными.
— Вы не откажетесь поужинать со мной в этом ресторане?
Они проходили мимо очень милого ресторанчика. Жиль остановился прочесть вывешенное снаружи меню и заглянул внутрь.
— Нет, не откажусь.
В эту минуту вся она была как вспышка, как возгоревшаяся свеча. Впервые он представил себе ее тело. «Складная вся, статная», — подумал он, а вслух сказал:
— Милое у вас платье.
— Мне оно тоже по душе, — проговорила она с естественностью, которую было утратила в эйфории понравиться. — Я люблю желтый цвет, я вам уже говорила.
Ее лицо вновь озарила чудесная улыбка, обнажившая приносящие счастье передние резцы.
Она вся светилась. Неужели мы так одиноки, что, даже когда любимы, малейший дополнительный знак внимания наполняет нас светом? Глаза ее сверкали, словно до краев наполненные озера. Бедра слегка покачивались. Она пропустила его в ресторан впереди себя. Там на них стали обращать внимание, и от смущения она непроизвольно запустила руку в волосы. Метрдотель обращался к ним так, словно это была супружеская чета. Жиль Андре решительным шагом направился к столику, она смотрела ему вслед и находила его все более привлекательным.
Наступает такой момент, когда принимается решение, влюбляться или нет, так вот только сейчас это решение было ею принято. Ощущать на себе его взгляд, слушать его речи, смеяться, прельщать его, пьянеть самой, быть с ним, ждать… А он, уже на взводе, был настороже, чутко улавливал исходящие от нее сигналы, словечки, таящие в себе и откровение, и подводные камни. Какие еще мгновения в ряду доставляющих нам удовольствие требуют большей безошибочности в оценке, чем любовное свидание?
4
В тот самый миг, когда Жиль Андре со складкой усталости у губ произносил слова «Женщины становятся такими жестокими, когда думают, что перестали любить», а Гийом Пердро пытался умилостивить Луизу, спрашивая, не обнова ли ее платье, еще в одной ванной комнате еще одна молодая женщина готовилась к той же самой вечеринке в клубе. Она тоже думала, что надеть, подкрашивалась, душилась рядом со своим мужчиной. Рьяно расчесывая свои непокорные вьющиеся волосы, она спрашивала у него:
— Кто сегодня будет?
— Я думаю, все, — отвечал муж, которого звали Жан.
— Кто все?
— Ну, как обычно. — Он перечислил ей всех их друзей: Гийом и Луиза, Ева и Макс, Том и Сара, Пенелопа, может быть, заглянет, Мелюзина с Анри, Жиль и Бланш, Полина и Марк.
— Жиль и Бланш? — удивилась она. — Ты думаешь, они оба будут?
— А почему нет?
— Разве ты не знаешь, что они разводятся?
— Нет, я не знал.
«Вот оно что», — подумал он, пытаясь понять, в чем причина размолвки.
— Он что, встретил другую?
— Не думаю. А почему ты задал этот вопрос? — уже совсем другим тоном, с раздражением ответила она вопросом на вопрос и добавила: — Есть и другие причины, почему люди расходятся. Перестают понимать друг друга, например.
Для нее этот вопрос был не пустячным. Причин для развода немало: покончить со старой любовью, обрести заново весь былой пыл и потерять голову — вот одна из них. В этом случае тот, кого бросали, был уже не в счет. Но ей хотелось верить, что это не единственная причина.
— Зачинщица — Бланш, — пояснила она.
— Бланш будет сегодня в клубе, она звонила мне утром.
— Она звонила тебе утром, чтобы сказать об этом! С какой это стати она беспокоит тебя на службе?! Я и то стараюсь не отвлекать тебя, как бы мне порой ни было нужно!
Она уже натянула личину разгневанной супруги, уязвленной в своих правах. Он попытался остановить взрыв эмоций.
— Да мы говорили-то пару минут, не больше! Она мне напомнила, что вечером сбор и она придет, вот и все. — В тоне его сквозили мольба, сожаление и раздражение перед глупостью беспочвенной ссоры.
— Если у нее больше нет мужа, это не повод, чтобы звонить тебе.
Он вздохнул:
— Не будь смешной, да и злой тебе быть не к лицу. Она этого не заслужила.
Сочувствие к посторонней женщине окончательно завело ее. Он это понял, но поздно. Нужно было положить конец бессмысленным пререканиям.
— Да ты ревнуешь, честное слово!
— Да, я ревную, и у меня есть на то право, а ты терпи.
— Ну не обижайся, Мария! — молил он, не в силах удержаться от смеха. Подошел, обнял ее за плечи.
— Ну уж нет! — тоже смеясь, отвечала она. — Не трогай меня.
— Прекрати дуться! — Поскольку она ничего не отвечала, а лишь скроила гримасу, он спросил: — Ты что, думаешь, Бланш пробует на мне свои чары? Что мне хочется завести с ней интрижку? — поддевал он ее. — Согласен на интрижку, но только с тобой.
Она что-то промычала в ответ. Тогда он закричал:
— Я люблю Марию Деф! Ее одну, слышите?
Она расхохоталась. Но услышала ли? С ее ревностью, которая вполне могла сделать ее глухой.
— Ревность — не моя личная проблема! — отнекивалась Мария.