{6 См. Salzmann, Spricnworter u. sprichwortl. Kedensarton bei Libanios, S 70.}
{7 T. e , назад, в Константинополь, и потому в конце этой фразы: «снова завершить слово (т е., здесь, обещание Никоклу) делом».}
{8 επιΤροπενω. Επίτροπος, как определенный термин, procurator – Но у Либания здесь глагол, выбранный произвольно, в более неопределенном значении.
Cod. Theod. VIII 18, 4 — адресован Дионисию, в Гелиополь. По Gothofredus'y, II pg. 691, раньше комит в Финикии сирийской, см. lex IY de famosis libellis. О нем Sievers, S. 51, Anm. 5.}
{9 } SaUmann, S. 9.
{10 Plat,Criti. 108 c ά&υμίνντες άνδρες ου πω τρόπαιον εβΤησαν.}
37. Я приступаю к состязаниям и следовало бы кому либо другому повествовать об этом, так как человек о человеке мог бы рассказать откровенно, сколько было произнесено каждым речей, каковы они были по внешности, о победителях и побежденных, кто привлек на свою сторону город, и о том, как венок от того не был хуже, что не было содержания от императора. Им обильное кормление от императора, а меня кормили отцы учеников, убеждая к тому одни других, и в немного дней состав учеников возрос свыше 80-ти человек, благодаря приливу приезжих и переходу местных учеников, и те, которые страстно увлекались конскими состязаниями и сценическими зрелищами, перешли на занятия красноречием, а владыка написал указ, возвещающий, что я остаюсь там. Дело в том, что было опасение, как бы, при представившейся возможности отъезда, я не вспомнил о своей родине. 38. Оба софиста, разумеется, горевали, один совсем не расцветши, другой отцветши [11], один даже не достиг значения, другой лишился его. Итак они горевали и бранили меня все время, как назойливого, своекорыстного, ненасытного человека, который нигде остановиться не может, пускаясь в такие бесстыдные поношения. Но ведь те юноши, которые им изменяли, не были жертвою физического насилия, а было другое, что их к тому склоняло. Следовательно, подобно тому, как никто не обвинил бы в насилии красивых людей, если многие их любят, так и красота слова, действуя притягательно подобно магниту, не может служить к обвинению отца этой красоты в лукавстве.
{11 Любимейшее образное выражение Либания: «цвести», «отцветать». об успехе, прогрессе, об упадке.}
39. Пока они сетуют на то, что так сложились обстоятельства, является на седьмой месяц союзник им Бемархий, человек вполне овладевший Констанцием и теми из его придворных, что не были посвящены в тайны искусства, шумом и трескотней беззаконных слов стяжавший славу человека сильного в красноречии. Он находил опору в друзьях, что завелись у него с того времени. Ведь игральные кости и попойки, доводящие до опьянения, сильно содействуют завязке крепкой дружбы. Он переправился через пролив, «высоко держа голову, и величаясь» рукоплесканиями и теми деньгами, какие нажил, исполняя до Нила одну речь и восхваляя того, кто занял позицию
враждебную богам, сам принося жертвы богам, сообщая и повествуя, какой ему храм воздвигает Констанций. Он переправился, улыбаясь, в уверенности, что никто не устоит перед ним, но что получит победу без боя и потопит и меня самого, и всех моих сторонников. 40. Прежде всего, конечно, его огорчало и задевало за живое, что не произошло никакого обратного перехода к нему юношей. Затем, когда я предложил пред собранием речь, присутствуя и слушая ее, он пришел не в особенно приятное расположение духа, и так как друзья увещевали его загреметь и затмить речь речью, написав на ту же тему, что и я, и уверяли, что во всяком случае он с первого натиска меня повергнет, раз только он не потерял былую силу, окрыленный такими словами, спустя месяц он явился с речью, которая ту, с какой он вступил в состязание, если она и прежде вызывала одобрение, сделала еще пущим предметом восхищения. 41. Побежденный в этом, чего не опасался, будь о том даже пророчество божества, он выступил, с намерением в новом бою загладить поражение, с тою речью, какая доставила ему крупную денежную сумму, и вот, пока он ведет речь, о каких то колоннах, решетках, взаимно пересекающихся улицах, ведущих не знаю куда, сидевшие, не будучи в состоянии каждый в отдельности понять его, глядя друг на друга, спрашивали знаками тех, кто находился вдали, не испытывают ли и они того же впечатления, и я, вынесши впечатление одинаковое с прочими, пытался в речи, в угоду собранию, сообщить тому, что вызывало смутное представление, видимую ясность. 42. Уязвив себя этою второю речью, он препятствует появлению моей новой речи, убедив правителя в угоду ему не давать мне очереди. А тот был таков, что готов был всякому повиноваться. Когда же город тем сильнее принял мою сторону, чем более видел, как меня лишают моего права, тот благородный человек, вслед за Никостратом презиравший Исократа [12] увидал, что речами уже не одолеть ему речей скорее, чем быстротою ног быстроту моих, но что один способ избавления состоятелен, это, если меня больше не будет. 43. Если бы именно он в силах был убрать меня с дороги зельем, он прибег бы к такому напитку, но не имея к тому возможности, он ходил по городу, разглагольствуя о том, что побежден колдунами. Он говорил, что я нахожусь в сношениях с человеком, распоряжающимся звездами, через посредство коих он одним из людей доставляет благополучие, другим наносит вред, как те, что обладают властью династов, посредством телохранителей. Обличить то есть возможность на ребрах [13] переписчика, критянина, добропорядочного человека, не мало потрудившегося десницей в Афинах и всюду. 44. Пришедши же к убеждению, что один своим лаем ничего не достигнет и что ему нужна компания, без труда находит людей готовых содействовать, кроме софистов, поклонников поэтов. Помощников ему давали огорчение, страх и зависть. Софистами руководило все это, прочими зависть. Они пользуются, как удобным временем, безумием черни, спасаясь от коей правитель, раненый, находит убежище в укреплении Перинфа. Схватив жертв клеветы, заговорщики, заключив их в тюрьму, держали там, воображая, что мятежу и конца не будет. 45. Но когда безумцы опомнились, а правитель вернулся и заключение оказалось беззаконным, и он заявил, что намерен завтра придти на помощь мне и законам, отчего те охвачены были трепетом и винили друг друга, о что ты замыслило, божество! [14] В полночь ты лишило власти Александра и с наступлением дня предало город в руки Лимения, которого заговорщиком бы я не назвал, а и без клятвы желавшим того же самого. Он хотел, чтобы его считали за бога, и я его не считал даже серьезным человеком, так как рвение его достигало одной цели, быть посмешищем. 46. Он раньше вступления во власть, сидя на площади, испросил у Судьбы власти на столько лишь времени, чтобы в течение его можно было ему казнить меня смертью. Итак, когда он получил в свои руки суд, я, знавший это, ждал, питая уверенность в том, что есть же правда, к чему было основание в виду отсутствия обвинителя. Из заговорщиков одни, восхваляя его, предсказывали заключенным освобождение, так как, по их словам, он не позволил бы себе преступить соответствующий закон, а он, оказывая предпочтете перед законом льстецам, не видя истца, не вызвав ответчика, начало следствию положил пыткою, где я в первый раз услыхал, что палачи оказались бессильны. 47. Скрежеща зубами и встретив отпор в надежде на вторую жертву вследствие её сана, он грозил огнем изувеченному, заявляя, что не отстанет, пока не добьется желанных слов. Вместе с тем меня через ассессора увещевал не оказывать бесполезного сопротивления, но, если хочу остаться жив, уйти. Я решил, что будет крайним безумием погибнуть без пользы, и при том после победы, одержанной в пытке. 48. Меня манила и возможность обменять худший город на лучший, бременимый роскошью на воспитателя речей. А он и этот город заградил дл