А старый хрыч как обычно чуточку приоткрывает дверь и через цепочку вопрошает: чего, мол, угодно? Он, конечно, подумает, что это я опять к нему пришёл денег занимать. И не захочет впускать меня. И скажет: "Верните сперва то, что вы мне должны! Да с процентами, сударь! С процентиками, будьте любезны! А уж тогда только и берите в долг снова, но только уж на сей раз − чур не у меня!" Ехидный старикашка… Но я его перехитрю. Я ему скажу, что, мол, пришёл именно для того, чтобы расплатиться с ним. За всё. Сполна. (Многозначительно.) И уж расплачусь! (Смеётся.) Я покажу ему пачку бумаг, завёрнутую в газету. А он-то подумает, что там ассигнации! И впустит меня. А я ему суну пачку в руки, и, пока он будет разворачивать её, скажу: "А не правда ли, прекрасная сегодня выдалась погодка? Нет, вы только гляньте в окно!" А он и глянет на свою голову. И только он повернётся ко мне спиною, как я его − да топором, да по затылку − ХРРРЯП! И всё его богатство − моё! Его − моё!
КУРОЧКИН. Базальтов! Очнись! Что такое ты мелешь, Базальтов!
БАЗАЛЬТОВ (не слыша). Да ведь оно и так − моё. По высшему праву оно должно быть МОЁ, а не его! Ну, в самом деле: кто такой он? И теперь: кто такой я? Он и я. Я и он. Смешно даже и сравнивать. (Сам же и смеётся.) Так почему же у него − всё, а у меня − ничего? Разве это справедливо? Разве это по-божески? Или Господь Бог что-то здесь напутал, и его нужно подправить?.. И восстановить Истинную Справедливость?.. Ну так я её и восстановлю! Разве высший смысл пребывания человека на земле не состоит в том, чтобы бороться за торжество СПРАВЕДЛИВОСТИ?! Вот я и борюсь. (Смеётся своей сообразительности. И добавляет совсем уж несерьёзно:) По мере моих возможностей. Доступными мне средствами.
КУРОЧКИН. Очнись, Базальтов! Я вот уже минут пять слушаю тебя и не узнаю: ты ли это? Уж не заболел ли ты часом, приятель?
БАЗАЛЬТОВ (увлечённо, не слыша). Бога нужно подправить, указать ему на его ошибки! Поставить на место! Чтобы он там лучше исполнял свои прямые обязанности!.. Ну а что до мук совести, то разве ж бы Юлий, скажем, Цезарь стал бы в нерешительности перед такими пустячками, как уничтожение никому не нужного старичка? У Цезаря − грандиозные планы, величественные идеи, заоблачные замыслы!.. И на их пути, допустим бы, лежал бы жалкий полуживой старикашка, которого нужно было бы добить пинком ноги, чтобы затем маршировать всё дальше и дальше − к Великим Победам, к Колоссальным, Циклопическим Свершениям!.. Нет! Птица такого полёта, как Юлий Цезарь, − склюнула бы этого купчишку Мельникова! Как букашку! Как пылинку! И даже бы и не заметила, потому что такая птица питается не падалью, а мясом − живым, ещё трепещущим под могучими ударами её стального и всепобеждающего клюва!
КУРОЧКИН. Базальтов! Базальтов! Да очнись же! Ведь ты не в себе!
БАЗАЛЬТОВ. А?.. Что?.. Где я?.. Что со мною?.. А-а… Так это ты здесь, Курочкин? (Облегчённо вздыхает.)
КУРОЧКИН. Да, это я, но ты представь: если бы на моём месте очутился кто-нибудь из наших подлецов полицейских? Да тебя бы тогда за такие слова!..
БАЗАЛЬТОВ. Да какие слова? Всё это − мечты. Мечты, мечты! Где ваша слава!.. Слава или сладость? Не помнишь, как там дальше?
КУРОЧКИН. Не помню.
БАЗАЛЬТОВ. Шумим, братец, шумим… А толку-то и нету…
КУРОЧКИН. Да ты пойми: шум шуму − рознь. За такой "шум" наши вездесущие ищейки упекли бы ужо тебя!..
БАЗАЛЬТОВ. Знаю, знаю… Эти душители свободы рыщут нынче повсюду в поисках поживы! Мне ли, о друг мой, не знать этого, ведь я сегодня уже сталкивался с ними.
КУРОЧКИН. "Мечты", − говоришь? "Шумим", − говоришь? Но ведь от всякой безумной фантазии до правды − один шаг! И где гарантия, что этот роковой шаг не будет сделан тобою?
БАЗАЛЬТОВ. А нигде! Захочу сделать шаг − а хоть бы и безумный! − и сделаю, а захочу − и НЕ сделаю! На всё моя воля.
КУРОЧКИН. А ты не задумывался над тем, что, если бы твой дьявольский план убийства даже бы и состоялся, то ты бы не смог уйти от возмездия?