БАЗАЛЬТОВ. Погоди. Какой такой лавочник? Ведь третьего дня у меня была драка на Малосадовой улице… Или нет − в Богатяновском переулке!
ТРИШКА. В кабаках − то само собой-с. И на Малосадовой немного повздорили, и на Богатяновском малость поцапались… А лавочник Селёдкин − он тоже само собой-с был-с.
БАЗАЛЬТОВ (снова принимая учёный вид). Баста! Как сказал Марк Туллий Катон-младший в своей знаменитой филиппике, обращённой к Публию Овидию Назону: Рубикон перейдён, и к старому возврата больше нет! Вот только схожу завтра ещё разок в игорный дом − надобно будет удвоить, утроить, а то как бы и не усемерить ту сумму, которую мне любезно одолжила Олимпиада Куприяновна. Должен же я жить на что-то или не должен? Да что там мелочиться? Удвадцатерить! Утридцатерить!.. Вот только бы на первых порах перебиться бы как-нибудь. А потом уже, когда стану известным врачом, уважаемым профессором медицины, − вот тогда уже отошлю ко всем чертям все игорные притоны, чёрт бы их побрал, гадость эту! − и займусь зарабатыванием на жизнь более достойными способами… Хотя, и то сказать − разве бы стал Юлий, к примеру, Цезарь или Александр, допустим, Македонский… разве бы стали они колебаться − играть ли им в картишки перед началом великих предприятий или не играть? Так тебе понятно? Отправляйся за лягушками!
ТРИШКА. Осмелюсь доложить, Евгений Иванович, лягушки на ростовской набережной не водятся.
БАЗАЛЬТОВ. Ну, так налови их где-нибудь по берегам этой нашей речки ростовской − как её, забыл даже… − Темернички! Или вообще − где угодно! Пойми же, дурья твоя башка: лягушки мне совершенно необходимы для моих медицинских опытов. Ведь люди − те же лягушки, и, изрезав и искромсав некоторое количество лягушек, я смогу резать и кро… (запинается), ну то есть: лечить людей! А что может быть прекраснее этого: лечить людей! Что может быть возвышеннее! Так что поторопись с этим делом!
ТРИШКА (сам себе, собираясь к выходу). Не поймёшь этих господ. То они картины малюют, то химию какую-то разливают по склянкам, то ковать собирается топором… А теперича − лягушки! Хотел бы я тоже барином быть! (Кряхтя уходит).
БАЗАЛЬТОВ (поднимая голову над бумагами). Ведь этак и вся жизнь может пронестись мимо. И что же я буду в финале? Спившийся, разложившийся неудачник − вот что из меня получится. Но − нет! Не бывать по сему! Дело. Главное − дело! (Усердно пишет.) Ну так за работу же!
Затемнение.
ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ
Вспышка света мгновенно выхватывает из тьмы автора, одиноко стоящего на сцене. В руках у него уже известная красная тетрадь.
АВТОР (обращаясь к Трюффелю, сидящему в первом ряду). Ну как, годится?
ТРЮФФЕЛЬ. Довольно занятно… А что же − это и всё, что ли?
АВТОР. Нет. Просто сейчас ваш выход, Мефодий Исаевич! Прошу вас на сцену.
ТРЮФФЕЛЬ. Ничего не понимаю! Это что − новая форма обслуживания по принципу "сделай сам"? Я − ваш заказчик, потребитель, клиент, покупатель, а вы меня же и хотите заставить выпускать нужную мне продукцию?
АВТОР. Господин Трюффель, как сказал один из ваших агентов на Земле: поменьше амбиций, побольше простого будничного дела! Если вы заинтересованы в конечном результате − защите поруганной чести ваших друзей, то прошу вас на сцену!
ТРЮФФЕЛЬ. Ну, разве что это нужно для пользы дела… Тогда конечно.
Встаёт и выходит на сцену.
Дайте-ка вашу тетрадь, я гляну хоть, что мне нужно говорить и что мне нужно делать.
Берёт тетрадь и, просмотрев указанное автором место, возвращает её владельцу.
Ерунда какая-то. На что вы меня толкаете?
Автор молчит.
Имейте в виду: эти ваши штучки неминуемо скажутся на качестве и размерах того гонорара, на который вы будете потом претендовать!
АВТОР. Ну и пусть!
ТРЮФФЕЛЬ. А если эта ваша затея обернётся подвохом, то тогда и вовсе: последствия будут для вас весьма и весьма…