ТРЮФФЕЛЬ. И я не знаю.
АВТОР. Гофману-то хорошо было (с завистью кивает на портрет), когда он писал свою бессмертную пьесу "Принцесса Бландина"! Как только действие у него забрело в тупик, он после некоторых колебаний запустил в ход чудо: влюблённый простофиля отрубает королю Килиану голову, и та с грохотом падает с плеч на пол, и тут же выясняется, что внутри она пустая, и тогда вся армия негров в ужасе пускается наутёк, и всё завершается благополучно. Но такое было возможно лишь в том царстве-государстве, где жила Бландина, а в моём − чудес, как кажется, не бывает. Увы.
ТРЮФФЕЛЬ. Да. В вашей чересчур реалистической системе координат чудеса невозможны. И хоть вы и похвалялись, что, мол, моему дьявольскому воображению не под силу угнаться за вашим, человеческим, а всё же на этот раз всё у вас понятно наперёд: Тришка, завладев наследством гетмана, вообразит себя наместником бога на Земле, поэт Утехин будет петь дифирамбы новому кумиру, а остальные − кто сопьётся, кого убьют Тришкины палачи, а кто и сам подохнет… Но ведь так писать нельзя.
АВТОР. А и не собираюсь писать ТАК.
ТРЮФФЕЛЬ. И я даже и не знаю, чем бы я смог помочь вам в этой, прямо скажем, тупиковой, патовой ситуации.
АВТОР. А я и не прошу у вас помощи. Сам не дурак. Додумаюсь.
ТРЮФФЕЛЬ. Ой ли? (После насмешливой паузы.) Мне жаль вас. Ведь это − конфузик. При довольно занимательном начале, и так вляпаться в нелепую концовочку. Это − непрофессионально. И это − если быть предельно точным − поражение!
АВТОР. Посмотрим ещё. Я вот ещё подумаю-подумаю, да как соберусь с мыслями − так всем чертям будет тошно!
ТРЮФФЕЛЬ. Ну-ну, думайте, думайте… И я тоже кое о чём подумаю.
Оба уныло думают, но по всему видать: ничего им в голову не лезет.
А ведь я всегда говорил − вспомните мои слова: на реализме далеко не уедешь! Не доведёт он вас до добра − реализм этот!..
АВТОР. Да я с вами никогда и не спорил. Я это и без вас знал. Будь на то моя воля, так я бы всех, кто пишет по-реалистически… Да я бы их всех!.. В кандалы и в Сибирь − вот бы что я с ними сделал!
ТРЮФФЕЛЬ. Послушайте, Владимир Юрьевич: не переменить ли нам тему разговора?..
АВТОР (распаляясь ещё больше). Или бы так: к стенке − и из крупнокалиберного пулемёта! Трассирующими! Разрывными пулями! Всех реалистов! К чёртовой матери! Довели страну!..
ТРЮФФЕЛЬ. Любезнейший, давайте немного отвлечёмся. (Достаёт из своего портфеля фляжку.)
АВТОР (не слушая). Разве ж бы романтики додумались бы до тех гадостей, которые потрясли мир в двадцатом веке? Нет! Такое могли измыслить только эти проклятые реалисты-математики! Это они всё вычислили!..
ТРЮФФЕЛЬ. Любезнейший, я, конечно, скорблю… сочувствую. Вот вы сейчас прямо на моих глазах, потерпели ощутимое поражение… Но нельзя же вот так рьяно и грубо вымещать своё озлобление на этих невинных и милых созданиях − реалистах! (Пытается поднести флягу к губам автора.) Вот выпейте-ка. Полегчает. Ваше же вино. То самое, что вы мне подсунули…
АВТОР. Ах, отстаньте со своим вином! Разве вы не знаете, что я не пью?
ТРЮФФЕЛЬ. Воля ваша… Я просто хотел как лучше… При том сокрушительном поражении, которое вы сейчас потерпели, продемонстрировав мне столь странную пьесу… (Прячет фляжку.) Но право же, есть что-то подозрительное в тех людах, которые не пьют.
Автор не отвечает. Думает.
Хотя, конечно, могут быть и исключения.
Автор не отвечает.
А то, может, перекинемся в картишки? (Достаёт колоду карт.)
Автор одним своим видом отвергает и это предложение.
Ах, ну да! Я ведь и позабыл, что вы ведь не в состоянии запомнить, чем отличается одна масть от другой.
Автор не отвечает, а Трюффель вдруг почему-то оживляется.
А как в Ростове-на-Дону нынче с фруктами? Есть в продаже?
АВТОР. С фруктами? В Ростове?.. Да-а, есть фрукты, бывают… Не перевелись ещё… А что?
ТРЮФФЕЛЬ. Варенье будете варить в этом году?