Стук в дверь то усиливается, то ослабевает. Базальтов догадывается спрятаться от него под одеяло. С головою. Но стук от этого не убывает, и тогда Базальтов высовывается и кричит:
Эй, Тришка! Морда пьяная! Поди отопри!
Тришка − ноль внимания. Спит.
Тришка! Что тебе велено?! Уволю, сволочь! Отопри, слышишь, ведь стучит же какая-то сволочь!
Тришка дрыхнет, а дверной крюк отскакивает от нового удара, и дверь открывается. И входит поручик Покровский, грохочущий и пылающий, энергичный и скандальный.
ПОКРОВСКИЙ. Евгений Иванович! Господин Базальтов! Милостивый государь, чёрт бы тебя побрал! Ну не свинство ли это?! Уже двенадцать, а ты до сих пор спишь!
БАЗАЛЬТОВ. Я извиняюсь − двенадцать чего? Дня или ночи?
ПОКРОВСКИЙ. Дня! Дня! Вставай, каналья!
БАЗАЛЬТОВ. Нет-нет! Не подходи так близко! Не подходи ко мне так близко! (Как бы защищается руками − трагически и беспомощно.) Ты с улицы! На тебе − пыль! Жар! От тебя зноем так и прёт! И ты просто оглушаешь меня своим уличным шумом. Тише! Тише!.. (Зевает.) Ради всего святого! Заклинаю: тише!
ПОКРОВСКИЙ (оторопело). Да я уже давно молчу.
БАЗАЛЬТОВ. Так же нельзя − человек ещё не проснулся как следует, а ты уже орёшь у него над самым ухом! (Зевает.) Тут снится… чертовщина какая-то снится: речка и какой-то гнусный тип, а тут ещё и ты… Да ты, Покровский, хоть по делу-то пришёл или так просто?
ПОКРОВСКИЙ. По делу! По делу!.. (Хохочет.) А по такому делу, что срочно нужно напиться, загулять, закутить, а одному начинать такое дело − как-то не с руки.
БАЗАЛЬТОВ. Выпить − это бы недурственно. Это бы я с радостию. Но − денег нету. Хотя, ежели угощаешь ты, − тогда можно. (Предупреждая возражения.) Но только не сейчас! Только не сразу! Я ведь ещё по-настоящему и не проснулся! Так что, не настаивай, пожалуйста: я буду неумолим.
ПОКРОВСКИЙ. Да я тебя особенно и не тороплю…
БАЗАЛЬТОВ. Ты ведь знаешь мою натуру: если я сказал, что нет, то это значит: нет! Так что все твои старания и уговоры будут напрасны!..
ПОКРОВСКИЙ. Да я тебя и не уговариваю вовсе… По правде сказать, так ведь и у меня денег тоже нету. Я-то, идя сюда, надеялся, что они есть у тебя.
БАЗАЛЬТОВ. Ну а тогда об чём и речь? Зачем было тогда устраивать весь это шум-гам, трам-тарарам: Базальтов, проснись! Базальтов, очнись! Базальтов, то да сё, третье-десятое!.. Зачем было стучаться-ломиться? (Зевает.) И вообще − приходить! Вторгаться в мирное жилище! (Поворачивается на другой бок и пытается натянуть одеяло на голову.)
ПОКРОВСКИЙ. Право же, обидно!.. (Обращаясь то ли к Базальтову, то ли к спящему Тришке.) Я к нему − как к другу, как к своему старому товарищу, а он…
Базальтов делает вид, что спит. Или спит и впрямь?
Неблагодарный ты, братец. Сколько раз я тебе протягивал руку помощи в трудную минуту. Ведь я даже и честь и жизнь тебе не раз спасал! И вдруг − вдруг такое вот отношение! Это даже и фраппирует меня как-то!..
БАЗАЛЬТОВ (чуть высунувшись). Да пойми же: нет у меня денег на выпивон! И вообще − никаких денег! Тебе-то хорошо: ты хоть служишь, жалованье получаешь, а я? С тех пор как меня вышибли из полка за ту злополучную дуэль…
ПОКРОВСКИЙ. Да кто тебе сказал, что мне хорошо и что я служу? Меня ведь тоже выгоняют.
БАЗАЛЬТОВ (почти с любопытством). Да ну? За что? Неужто опять за растрату?
ПОКРОВСКИЙ. Ой, и не спрашивай, братец, − за неё самую! Командир полка обещал привлечь к суду и загнать в Сибирь. Говорит: "Поручик, мол, Покровский! Коли к четвёртому числу не соизволите вернуть деньги в кассу, не миновать вам кандалов!" Вот так прямо и сказал. А до четвёртого-то неделя осталась! И где же я теперь возьму столько денег? Вот я и решил: напьюсь с горя, раз уж ничего другого нельзя…
БАЗАЛЬТОВ. Как "ничего другого"? А пулю в лоб?
Покровский молчит, отрицательно мотает головою.