— Джэард, — взмолилась она, — вам не кажется, что вы путаете жалость ко мне с…
— Жасмина, меньше всего это можно назвать жалостью. И после прошедшей ночи вам это должно быть очевидно тоже. Теперь собирайтесь и пойдемте. Мы никогда не поженимся, если будем стоять здесь и пререкаться.
Жасмина отстранилась от него и покачала головой.
— Простите меня, Джэард, но это сумасшествие. Вы же ничего не знаете обо мне и собираетесь взять меня в жены!
— Именно так, — отпарировал он с горделивой улыбкой.
Жасмина бросилась на кровать, не в силах больше сказать ни слова, а Джэард сел рядом и сжал ее руки в своих.
— Я собираюсь отвезти вас в Натчез и оставить у моей тетушки Чэрити. Как я уже сказал, мы поженимся, как только добьемся объявления вашего первого брака недействительным. — Сжимая ее руку он добавил. — Теперь скажите мне, сколько людей в Натчезе знают, что вы обвенчались с Бодро?
Отвлеченная от своих мыслей этим вопросом, Жасмина наконец обрела голос.
— Ну… всего несколько, — проговорила она медленно, убирая со лба прядь волос. — Священник, обвенчавший нас, монахини из приюта, мистер Элрой из банка и адвокат мистер Гейтс. Вот и все. Сказать по правде, Клод просил всех некоторое время никому не говорить о нашем венчании, так как я была в трауре по отцу. Он сказал, что не хотел никаких сплетен до нашего отъезда.
Джэард саркастически рассмеялся.
— Без сомнения, это входило в его планы. Он, видимо, не хотел, чтобы местные кумушки сказали, что они никогда ничего не слышали ни о человеке, за которого вы выходили замуж, ни о его семье.
— Знаете, я думаю, вы правы, — согласилась с ним Жасмина, нахмурясь.
— Вот и хорошо. Мы воспользуемся этим маневром Бодро. Когда мы вернемся в Натчез, никому не говорите, что вы с ним обвенчаны.
— Но…
— Никому не говорите, Жасмина, — повторил он. — Что касается вас, вы мисс Дюброк, моя невеста. Сделайте вид, что Клода Бодро никогда не было. — И голосом, в котором сквозило такое леденящее спокойствие, от которого у Жасмины пошли мурашки по спине, он добавил: — Все равно Бодро можно считать, что мертв. Я сам займусь этим.
— Боже мой, Джэард, — ужаснулась Жасмина, страшась и предчувствуя несчастье при виде выражения мрачной решимости на его лице. — Вы хотите сказать, что на самом деле собираетесь…
— Я собираюсь убить его, — сообщил он спокойно.
— Но вы не можете сделать это безнаказанно, даже если найдете его.
— Я обязательно найду его.
Жасмина сжала руки в кулаки.
— Постойте, Джэард! Если кому-то и нужно свести счеты с Клодом Бодро, так это мне, а не вам. Клод не имеет к вам никакого отношения…
— Жасмина, вы, кажется, не понимаете, — резко прервал он ее. — Все, что касается вас, касается теперь и меня. Теперь я полностью отвечаю за вас, моя дорогая.
Когда Жасмина попыталась возразить, он приставил палец к ее губам.
— Оставьте все мне, любовь моя. Знаете, когда я смотрел на вас, когда вы спали — вы такая очаровательная во сне, между прочим, — я придумал сотни способов, как убить Бодро. Но хватит о нем. Я хочу говорить о нас.
Медленно рука Джэарда проскользнула под волосы Жасмины и легла на ее шею. Нежное прикосновение его пальцев приятно ласкало кожу.
— Скажи мне, любимая, ты когда-нибудь видела Жасмину в самый ее счастливый час?
Джэард прижался своими горячими губами к ее губам. От неожиданности и восторга Жасмина даже не пыталась сопротивляться. Поцелуй Джэарда был так нежен. Его губы ласкали ее рот, и одновременно она наслаждалась теплом его дыхания на своей коже и прикосновением его небритой щеки к ее лицу. В порыве страсти она обняла его за шею и, ослабев в его объятиях, стала отвечать на его поцелуи. Она понимала, что ведет себя как безрассудная и распущенная женщина. Но когда Джэард так обнимал ее, она, казалось, совсем теряла волю. Когда он прижимал ее к себе, у нее было ощущение, что ее действительно искренне любят, и это было так приятно! Это заставляло ее поверить всему, что он ей говорил.
Он такой хороший, думала она. Такой хороший… Он улыбнулся, проводя кончиком пальца по ее нежным чувствительным губам.
— Ты знаешь, твое лицо светится, когда я целую тебя, и я хочу, чтобы ты вся так светилась.
Он бросил неодобрительный взгляд на поношенное платье, лежащее на кровати.
— Я не могу поверить, что твой отец тайно копил деньги и позволял тебе ходить в таких лохмотьях. Я одену тебя в лучшие шелка и атлас — самых ярких и красивых расцветок. Ты у меня расцветешь как цветок. Да ты и есть цветок! — и, прижав ее к себе, он добавил: — И я верну тебе веру в людей, любимая.