Работа способствует избавлению от праздных мыслей. Эта уловка всегда срабатывала, помогая Бетси войти в колею. С момента приезда в Хаддан-скул она была так занята с учениками, что у нее не было времени на собственные фотографии. «Святая Анна» со всеми ее проблемами полностью легла на плечи Бетси, поскольку надеяться на Элен Дэвис было бессмысленно, и Бетси особенно беспокоилась о Карлин Линдер, которая теснее всех общалась с погибшим мальчиком. Хотя велись споры, сам ли Гас лишил себя жизни или нет, отчаяние может оказаться заразным, известны случаи, когда жажда самоубийства охватывает целый коллектив. Всегда существуют личности, которые, выискивая для себя выход, приходят к убеждению, будто бы нашли дверь, ведущую прочь из темноты. И когда один такой человек выходит, дверь остается приоткрытой, маня остальных последовать за ним. По этой причине Бетси приглядывала за Карлин, она слышала, что девочка отказывается от еды, пропускает занятия, не обращая внимания на то, что ее средний балл опускается опасно низко. Очень часто Бетси обнаруживала постель Карлин пустой после отбоя, и, хотя это было против правил Хаддан-скул, Бетси ни разу не сообщала о нарушениях. Она очень хорошо знала, как горе влияет на тех, кто остался. Будет ли странным, если одна из девочек, находящаяся на попечении Бетси, ляжет в постель, проглотив пузырек таблеток, или порежет вены, или же заберется на подоконник, чтобы прыгнуть? Должна ли будет Бетси всюду следовать за такой ученицей, ползти за ней по гребню крыши, хватать каждую девчонку, которая вдруг вообразит, что можно улететь от всех огорчений и всех земных забот?
Если говорить откровенно, и саму Бетси посещали подобные мысли после смерти родителей. Ее отправили в Бостон, в семью друзей, и однажды вечером, в сумерках, она выбралась на крышу, когда на небе собиралась гроза. Прогноз погоды обещал молнии, и жителей просили не выходить из домов, а Бетси стояла, не удосужившись надеть плащ и туфли, протягивая руки к небу. Дождь лил сплошным потоком, ветер дул с такой неистовой силой, что от крыш отрывался гонт, и уже скоро сточные канавы вышли из берегов. Когда молния в самом деле сверкнула всего в квартале от Бетси, расколов надвое старую магнолию на Коммонуэлс-авеню, которая всегда славилась своими громадными, как блюдца, цветками, Бетси бросилась обратно в окно. К тому времени она промокла насквозь, и сердце тяжко билось у нее в груди. Чего она хотела от той грозы? Присоединиться к родителям? Заглушить свою боль? Ощутить, хотя бы на несколько коротких мгновений, что она сама хозяйка своей жизни? Однако как бы ни устала она от этого мира, одна-единственная вспышка молнии заставила ее кинуться обратно в спасительную комнату с такой сумасшедшей поспешностью, что во время бегства Бетси сломала два пальца: верное доказательство ее приверженности к яркому миру живых.
В этот странно теплый день Бетси снова пережила то же самое потрясение, какое испытала во время той давней грозы, словно она была не вполне жива и вот теперь медленно возвращалась в тело, атом за атомом. Она отперла фотолабораторию, радуясь возможности избавиться от своих девчонок хотя бы на несколько часов; ей требовалось немного побыть в одиночестве. У нее была всего одна пленка для проявки, та, которую она отсняла в комнате Гаса Пирса, и, даже если бы фотографии требовались не Эйбелу Грею, она все равно сделала бы все как следует. Бетси никогда не спешила в темной комнате, прекрасно зная, что фотографии получаются тем лучше, чем больше стараешься. Воздух дает жизнь всему, что есть человек, зато свет является той силой, которая оживляет фотографию. Бетси особенно хотелось вдохнуть свет в эту серию снимков, она хотела, чтобы каждый из них заблестел в руках Эйбела Грея, как блестели его глаза, пронизывая ее насквозь. Но посреди проявочного процесса что-то пошло не так. Сначала Бетси решила, что ее подводит зрение, надо немного подождать, и она все увидит как надо. Но уже скоро стало понятно, что с ее зрением все в порядке. Зрение у Бетси было отличное, как и всегда, ее единственное настоящее достоинство, может быть, в нем и крылась причина, по которой Бетси обладала способностью видеть то, чего другие не замечали. Как бы то ни было, ничего подобного Бетси никогда еще не видела. Она сидела в фотолаборатории, но время шло, а ничего не менялось. Она могла бы прождать часы или даже дни, но изображение оставалось прежним. На краю кровати, аккуратно сложив руки на коленях, сидел мальчик в черном пальто, с его мокрых волос стекала вода, кожа была такая бледная и прозрачная, что сквозь тело, как сквозь воздух, можно было видеть предметы.
Эйбел Грей, человек, который обычно спал как убитый, не шевелясь до самого рассвета, не мог заснуть, когда погода менялась. Ему казалось, что он охвачен огнем, и, когда он все-таки провалился в тревожную дрему, ему приснилась река, словно ее воды могли охладить его прямо во сне. Его дом стоял ближе к железнодорожным путям, чем к реке Хаддан, и чаще всего в его сны проникал свисток поезда в пять сорок пять, идущего на Бостон, но этой ночью он слышал реку, в такую необычайную погоду мухи-поденки роились над берегами, хотя обычно эти насекомые появляются только в теплые весенние дни.
В своем сне Эйб сидел в каноэ вместе с дедом, и вода вокруг них была серебристого цвета. Когда Эйб посмотрел вниз, он увидел собственное отражение, но лицо его было голубым, такого оттенка, словно он был утопленник. Дед отложил в сторону удочку и поднялся, каноэ закачалось из стороны в сторону, но это совершенно не волновало Райта Грея. Он был старик, но высокий и крепкий и сохранил все свои силы.
«Вот как это можно сделать, — сказал он Эйбу во сне. — Надо прыгнуть головой вперед».
Райт как можно дальше кинул камень, и вода под ними разбилась. Теперь стало ясно, что серебристая жидкость вовсе не вода, а похожая на зеркало субстанция, по которой во все стороны побежали трещины. Куда бы ты ни посмотрел, всюду натыкался на собственное отражение в окружении лилий и камыша. Когда Эйб проснулся, у него здорово болела голова. Он был не из тех, кто часто видит сны, он был слишком уравновешенный и подозрительный по натуре, чтобы принимать близко к сердцу туманные иллюзии или отыскивать смысл там, где его нет. Но сегодня у него в ушах продолжал звучать голос деда, будто бы они только что говорили и их прервали посреди беседы. Эйб вышел на кухню, приготовил кофе и проглотил три таблетки тайленола. Раннее утро было ясным. Крупный кот, которого приютил Эйб, метался взад-вперед, требуя завтрак. Судя по всему, день исключительный, в такое утро нормальный человек начинает размышлять о рыбалке или о любви, а не о странных обстоятельствах внезапной смерти.
— Ну и нечего устраивать истерику, — сказал Эйб коту, открывая шкафчик. — Можно подумать, ты умираешь с голоду.
Вообще-то Эйб не любил котов, но этот был исключением. Он не увивался вокруг людей, выгибая спину дугой и выпрашивая подачку, он был настолько независим, что у него даже не было имени. «Эй, ты», — окликал его Эйб, когда хотел привлечь внимание кота. «Иди-ка сюда, приятель», — звал Эйб, протягивая руку за банкой дорогушей кошачьей еды, про которую он обычно говорил, что только идиот станет тратить на нее деньги.
Конечно же, это был кот с историей, поскольку одного глаза у него не было. Лишился ли он глаза в результате хирургического вмешательства или же потерял в каком-нибудь из давних сражений, оставалось загадкой. Это увечье было не единственной отталкивающей чертой кота, черная шерсть у него на спине была в колтунах, а душераздирающее мяуканье напоминало скорее мычание коровы, а не мурлыканье, свойственное представителям кошачьего племени. Уцелевший глаз был желтым и мутным, его взгляд приводил в смущение каждого, на кого был нацелен. Сказать по правде, Эйб вовсе не огорчался тому, что кот поселился у него. Беспокоило только одно: Эйб начал с ним разговаривать. Хуже того, он начал прислушиваться к мнению кота.
Когда Джоуи заехал за Эйбом, что делал на протяжении последних четырнадцати лет, Эйб успел принять душ и одеться, но все еще никак не мог отделаться от сна.
— Что выглядит как вода, но ломается, как стекло? — спросил Эйб друга.
— Что за дурацкие загадки в половине восьмого утра? — Джоуи налил себе кофе. Он заглянул в холодильник, но молока, как обычно, не оказалось. — Там такая жарища, что от тротуаров валит пар. Подозреваю, Мэри-Бет заставит меня снова навешивать на окна ставни.