Глядя на нее с улицы, Эйб чувствовал себя отчаянным и дерзким, точно так он ощущал себя в те годы, когда грабил чужие дома. В очередной раз он был жертвой желания и обстоятельств. Он слышал голоса девочек, доносящиеся из спального корпуса, ощущал запах реки, острую смесь сырости и гнили. Он отодвинул ветку, заслонявшую ему вид. Разница между прошлым и настоящим в том, что сейчас он взрослый мужчина, который сам принимает решения, а не мальчишка, лезущий в дом к директору школы. Никто не неволил его торчать под окном Бетси, здесь не было ни запоров, ни замков. Человек разумный развернулся бы и побежал, но эта ночь не имела ничего общего с разумом. Каждый раз, арестовывая кого-нибудь, Эйб всегда старался представить, какими мотивами руководствовался правонарушитель. «О чем ты думал, приятель?» — спрашивал он время от времени, дожидаясь «скорой помощи» вместе с подростком, который разбил машину папаши, или отвозя в тюрьму в Гамильтон мужчин, которые слишком часто и слишком сильно поколачивали своих жен. В последний раз он имел дело с парой мальчишек, которых поймали на воровстве сигарет из мини-маркета. «О чем вы думали?» — спрашивал он, вытряхивая содержимое их рюкзаков. Мальчишки были испуганы, ничего не отвечали, но Эйб наконец узнал ответ: они вообще не думали. В какой-то миг они стояли в темноте, не собираясь делать ничего из ряда вон выходящего, а в следующий уже действовали, подчиняясь инстинкту, рвались вперед с одной-единственной мыслью в голове: «хочу», или «мне нужно», или «я должен заполучить это сейчас же».
Всегда оставалась возможность отступить и найти другой путь; при взгляде назад, в прошлое, все неверные решения и ошибки становятся совершенно очевидны, и даже самые бестолковые личности понимают, насколько нелепо себя вели. Позже Эйб гадал, вел бы он себя так же безответственно, если бы не приступил к пиву в такую рань, если бы остановился на аптеке, если бы уехал назад, взяв воду из реки. Стоило ему изменить один шаг, и он избежал бы всех остальных, но цепочка неверных решений привела его под окно Бетси и заставила застыть там.
Он подумал о том мальчике, который погиб, ушел настолько рано, что никогда еще не смотрел на женщину вот так, весь завязанный в тугой узел, распаленный собственными желаниями. Глядя в залитое желтым светом окно, выискивая прекрасное усталое лицо Бетси, Эйб чувствовал собственный голод, голод был мучителен, и Эйб ненавидел себя за него, но не мог от него отречься. Если он останется еще на какое-то время, то, наверное, обогнет здание и зайдет с другой стороны посмотреть, как она готовится ко сну, и кто он после этого будет? Один из тех типов, с какими сотни раз имел дело, было ли это на дороге после аварии или же на стоянке у «Жернова», — человек, который уже утратил контроль над собой.
Заставив себя отвернуться, Эйб подумал обо всех тех случаях, когда ему было наплевать: о девушках в школе, с которыми он целовался так бездумно, о женщинах, с которыми жаркими летними ночами ходил плавать на реку. Их было слишком много, да что там, один раз это было даже с Мэри-Бет на Новый год, когда они оба слишком много выпили: горячечный, нелепый случай, о котором оба они благоразумно предпочли позабыть. Ему было наплевать на всех этих женщин, на всех до единой, большое достижение для такого деликатного человека, как Эйб, достижение, которым он гордился, как будто бы никого не любить являлось для него делом чести. Поэтому для него стало сильным потрясением обнаружить, что он может желать кого-то так сильно, как желал Бетси. Он-то думал, будто пройдет по жизни, не испытав боли, он думал, что одиночество станет ему утешением, поможет ему прожить до конца его дней, но он ошибался. Дед всегда говорил ему: любовь никогда не приходит, вежливо стучась в парадную дверь, как добросердечный сосед, и спрашивая разрешения войти. Наоборот, она поджидает человека в засаде, набрасывается, когда он меньше всего ожидает, когда не может защититься, и даже у самого большого упрямца, каким бы тупоголовым или неверующим он ни был, не остается иного выбора, как только сдаться, когда такая любовь является к нему.
ЖЕНЩИНА ПОД ВУАЛЬЮ
В конце месяца пошел холодный дождь, капал, не переставая, час за часом, пока его ритм не остался единственным, что слышали люди. Это был необычный дождь, потому что он был черным, дождь из водорослей, древний феномен, который пожилые горожане помнили со времен своего детства. Например, миссис Эванс и миссис Джереми в детстве как-то играли под черным дождем, и им совершенно заслуженно досталось от мамаш, когда они явились домой в мокрой почерневшей одежде. Теперь обе соседки стояли, каждая под укрытием своего крыльца, и переговаривались, замечая, как сильно всем повезло, что этот дождь не прошел весной, тогда все сады были бы погублены странной субстанцией, шток-розы и дельфиниумы покрылись бы черной слизью, их листья сделались бы черными как уголь.
Люди надевали плащи и шляпы, чтобы добежать от машины до дома или до магазина. У задних дверей стелили коврики, но, несмотря на все предосторожности, черные следы все равно тянулись по полу и коврам, дюжины зонтиков были испорчены, и их пришлось выбросить в мусорные бачки. В Хаддан-скул лицо статуи доктора Хоува сделалось угрюмым и черным, и каждый, кто подходил к нему близко, ускорял ход, поскальзываясь на лужах, которые как будто состояли из чернил. Бетси Чейз, кажется, была единственной, кто извлек какую-то пользу из черного дождя: она решила отправить своих учеников в город, чтобы фотографировать его в свете столь странных обстоятельств. Хотя на большинстве проявленных позже снимков не получилось ничего, кроме смазанных пятен, было среди них и несколько запоминающихся образов, в том числе и Пит Байерс, выметающий черные лужи со своей дорожки, Дик Джонсон, мрачный, без рубахи, поливающий из шланга каноэ в ангаре, и два черных лебедя, прячущихся под деревянной скамейкой.
Когда дождь наконец закончился, сточные канавы были полны водорослей, а весь город провонял плесенью и рыбой. Некоторые привычные места были затоплены: котловина вокруг городской ратуши, задние дворы тех домов, которые стояли ближе всего к железнодорожным путям, сырой подвал «Мелового дома». Привезли гидравлический насос, и, пока все суетились, гадая, как лучше выкачать грязь, затопившую подвал «Мелового дома», и переживали, насколько очередная серьезная буря скажется на конструктивной целостности здания, Бетси воспользовалась моментом, чтобы подняться на чердак в комнату Гаса, теперь пустую, если не считать письменного стола и кровати. Оконные рамы были забрызганы черными водорослями, и только слабый, цвета рыбьей чешуи, свет проникал сквозь них. Дождь просочился под раму, оставив черные пятна на подоконнике. Несмотря на скудное освещение, Бетси отсняла одну пленку, запечатлев каждый угол комнаты.
Оказавшись в темной комнате, Бетси была готова к появлению на пленке любых странностей, но там оказались только потолки и двери, белые стены и одинокая кровать, не застеленная и ничем не примечательная. Этим вечером, встретившись за ужином с Эриком, Бетси все еще размышляла, что же такое случилось с первой пленкой. Она поняла, что разочарована отсутствием на снимках нового образа.
— Ты когда-нибудь думал о том, что будет после? — спросила она Эрика за ужином.
По причине особенного времени года подавали суп с индейкой и пирог с картофелем и пореем. Обеденный зал был украшен шляпами пилигримов, которые на ниточках свисали с потолка.
— Кафедра на гуманитарном отделении, — нисколько не колеблясь, ответил Эрик. — В конечном итоге перевод в университет.
— Я имею в виду — после смерти.
Бетси помешала суп. Кусочки морковки и рис всплыли на поверхность мутной похлебки.
— Если повезет, нас обоих похоронят на кладбище Хаддан-скул.
Бетси задумалась над его словами, потом отодвинула от себя тарелку.
— Откуда ты знаешь, что я тебе подхожу? — спросила она вдруг. — Почему ты так уверен?
Не успел Эрик ответить, как в их сторону двинулся Дак Джонсон с нагруженным подносом.
— А вы будете есть этот фруктовый пирог? — спросил он, вечно голодный.