За спиной движение, девушка что-то открывает, вижу краем глаза, что духовой шкаф старой газовой плиты.
— Вот твой бумажник.
На подоконник передо мной падает мое портмоне, смотрю на него, потом на Агату, стоит рядом, руки сложены на груди в защитной позе. Красивое имя, как и сама она, сейчас, без грамма косметики, настоящая, но какая-то замученная.
— Также “Ягуар” сможешь достать? Скажу спасибо.
— Я не знаю ни про какой “Ягуар”.
— Я думал, ты умная, а ты беспросветная дура.
— Хорошо, я дура. Дверь там.
Она указывает головой в сторону коридора, а я лишь улыбаюсь. Не знаю, чего я так долго с ней церемонюсь, вот прям нравится мне видеть на ее личике ярость и гнев. То, как она сверкает глазкамии кусает губы. То, как она пытается врать, делая вид, как те обезьянки, ничего не знает, не видела и не слышала.
— Может, у тебя память плохая? Так мы сейчас поедем в другое место, будем тебе ее освежать.
— Я никуда с тобой не поеду. Ты не имеешь никакого права, это незаконно. — смотрит испуганно, а я удивляюсь ее реакции.
— Мою тачку тоже было отжимать незаконно, а еще угрожать, направляя на меня ствол, было незаконно, а самое интересное, устраивать весь этот спектакль, что ты жертва и тебя похитили, вместе со своими дружками.
Начинаю повышать голос, волна гнева накатывает изнутри, медленно надвигаясь на нее. Это получается само, уже выработанная профессиональная привычка, давить, нажимать. Девушка насторожилась, отходит, упирается спиной в стену, смотрит, широко открыв глаза.
— Мне не нравится, когда из меня делают дурака и забирают мои вещи! А ты, танцулька клубная, будешь крутить мозги, так же как задницей, со своими клиентами, вести себя, как шлюха…
Надвигаясь на нее, не успеваю договорить, как что-то горячее обжигает мою левую щеку. Да так неожиданно, что не успеваю отреагировать.
— Я не шлюха! И запомни это, а если не можешь запомнить, то запиши!
В ней столько ярости, что обдает жаром. Щека горит, сжимаю кулаки, веду головой, мы смотрим друг другу прямо в глаза. Нет, у меня нет желания ее ударить, я никогда этого не сделаю, пусть мне отрежут руку, если это произойдет. Но это я, благородный, сука, рыцарь, спецназ в отставке, а будь на моем месте какой другой урод, ведь огребла бы немедленно.
— Что? Ударишь в ответ?
Гордо вскидывает голову, а я даже теряюсь от такого. В серой дымке ее глаз уже разливаются слезы.
— Ты точно дикая.
И лучшее, что я мог сделать, это поцеловать ее. По телу вмиг чистый адреналин, даже круче, чем при любых спаррингах на тренировках. От поцелуя покалывает губы, щека все еще горит от пощечины, но она отвечает. Ее язык в моем рту, снова цепляется за куртку, притягивая меня ближе. А я, подхватывая ее под ягодицы, плотнее прижимаю к стене. Снова насилую ее рот, сминая губы, кусаю, проникаю языком, она сама кусает в ответ мои.
Член моментально напрягается, как вспомню, как трогал ее пальцами между ног, то, какая она была мокрая, хочу снова видеть ее такой, трогать, ласкать. Стон в мои губы, и меня срывает окончательно.
Глава 12 Агата
Агата
— Ну, что ты, не сопротивляйся, девочка, ну же.
Мерзкие руки мужчины забираются мне под футболку, я отталкиваю их, но он силене, к тому же сильно пьян, и что бы она сейчас ни делала, на завтра ничего не будет помнить. Почему у меня так не получается?
— Да отпусти ты меня! Отойди! Не трогай!
Вырываюсь, но выходит плохо. Что может сделать пятнадцатилетний подросток против здорового сорокалетнего мужика? Да практически ничего. Снова накрывает страх и паника. Ладони холодеют, по спине озноб, а в груди жар и страх, дикий страх.
Отчим вжимает меня в стену, шарит руками под футболкой, больно щиплет грудь, перегар перекрывает кислород.
— Ну, давай, ну, что ты, Агата, ведь хорошо же все было. Мамка твоя, сучка, ничего интересней не придумала, как вскрыть себе вены. Теперь ты будешь моей любимой девочкой.
При упоминании моей матери изо рта этой паскуды начинает трясти еще сильнее. Сопротивляюсь, вырываюсь, но сил катастрофически не хватает. Накатывают слезы. Господи, да когда же это закончится? Его руки рвут заклепку джинсов, вырывая ее с нитками.
— Нет, нет!
Шарю руками по стене, узкий коридор, срываю с вешалки одежду, что на ней висит, ладонь натыкается на зонт, хватаю, сколько хватит сил, бью им по его спине.
— Да, малышка, да.
Слезы от бессилия текут по щекам, в горле стоит ком, он меня заваливает почти на пол, упираюсь рукой в полку. Что-то тяжелое ложится в ладонь, хватаю, замахиваюсь, сколько хватает сил. Удар по голове, отчим замирает, затем начинает оседать, тянет меня за собой, придавливая своим грузным телом к полу. Дышать трудно, пытаюсь выбраться из-под него, отталкивая от себя, но прихожая узкая.