— Пока нет, — предупреждающе поднимает руку Ким. — Ты не прошёл через те испытания, через которые прошёл я. После этого я стал совершенно новым человеком, — Джин встаёт с места и обходит свой стул, открывая рюкзак и демонстрируя несколько вариантов топоров, на любой вкус и цвет. — Это произойдёт и с тобой. Если выживешь.
◎ ◍ ◎
Джису и Хосок остаются работать с бумагами, рассматривать оригиналы фото (тогда как копии предоставлены Соын). Через пятнадцать минут детектив Чон обнаруживает фото, где старушка Хори, её муж Сыром и Сокджин на фоне какого-то здания из дерева. Джису предполагает, что это и есть тот походный домик, куда они ездили пятнадцать лет назад, и, естественно, они садятся по машинам и едут туда прямо сейчас. С помощью лупы Джису удаётся разглядеть его название, выжженное на доске под крышей, и пробить местоположение.
А Намджун пока наведывается в психиатрическую больницу к Хирургу, который настолько удивляется внезапному посетителю (которому, к слову, запрещено появляться, но действует сила NIA), что его язык чудом развязывается. Конечно, ведь из карцера его снова перевели в его прежнюю палату. Он ожидает увидеть Гука, но приходит лейтенант Ким.
— Ким Намджун… Да, вы просто отрада для моих глаз, — его руки скованы наручниками, сам он прикован к стене и двигаться дальше красной линии на полу не может. Так что коп остаётся за пределами досягаемости. — Знаете, в последний раз вы так удивили меня, когда приехали ко мне домой.
Намджун стоит в коридоре и смотрит на Джихёка, который разливает чай по двум чашкам. Десятилетний мальчик дёргает его за рукав и шепчет:
— Мой отец собирается убить вас.
— Знаете, я всё ещё должен вам чашечку чая.
— Я перешёл на кофе, — хмыкает Джун, а мужчина заражается смехом, который сотрясает его плечи. — Может, присядете? Вы неважно выглядите.
— Мы теперь озвучиваем всё, что думаем, Джун? Потому что у меня есть, что сказать.
— Я пришёл поговорить о Ким Сокджине.
— …Так значит, Чонгук уже выяснил его имя? Быстро он. Последняя часть собрала пазл воедино? А где мой Гук-и?
— Я сказал, что пришёл поговорить о Сокджине, — ещё твёрже заявляет Ким, строго смотря на убийцу. — Если не хотите вернуться в ту дыру, из которой вас вытащили, начинайте говорить. По подтверждённым данным он убил девятнадцать человек. Его прозвище — Свалочник. Мне нужно знать, где вы были…
— Ещё раз… Свалочник? — переспрашивает мужчина. — Да уж.
— Когда я вам давал право говорить, я не это имел в виду.
— Прошу прощения. Вам нужна помощь… с профилем. Ну… свалка, конечно, вводит в заблуждение. Он ненавидел марать руки. Для человека, который получает удовольствие от человеческих трупов, он слишком придирчивый.
— Мне не нужен профиль, мне нужно конкретное место.
— Конечно. Профилирование — это работа Чонгука. Не так ли? Он ведь слушает этот разговор? У вас жучок? — мужчина смотрит на пиджак Намджуна и улыбается. — Сынок, привет!
— Куда вы ездили с Сокджином? — рычит лейтенант. — Мне нужно место, где он убивает.
— Понимаю, сейчас мы не в лучших отношениях, — всё продолжает бредить Джихёк. — Но я… Я могу помочь тебе. И твоей сестре! Вашу мать будет сложнее переубедить, — он подходит ближе, к красной черте, и пытается увидеть этот самый жучок. — Где мой сын?
— Вы не решаете, кто вас допрашивает.
— Нет, но я решаю, кто получит ответы. Где. Мой. Сын?
— Ким Сокджин похитил его, — блондин видит, как в чужих глазах мелькает страх, и тот начинает отпираться и говорить, что это ложь. — Мне нужна ваша помощь, доктор Чон. Около двенадцати часов назад Сокджин похитил Чонгука. Мы не знаем, где он.
— Он… если Джин похитил его, то он мёртв. Мёртв.
— Сосредоточьтесь! Мы теряем время.
— А времени и нет. Всё кончено, мой сын мёртв! — он падает на пол в приступе удушья, и Намджун тарабанит по закрытой железной двери, прося вызвать медиков.
— Он нужен мне в сознании!
◎ ◍ ◎
— Итак… нам стоит поговорить о прошлом? — Сокджин достаёт из своего арсенала всего лишь нож. Тот самый, который он показывал Чонгуку в день похода, когда они стояли у машины и ждали его отца.
— Хочешь поговорить о прошлом? Я хорошо знаю твоё. То, как тебя воспитывали бабушка с дедушкой. Все эти наказания… Адские муки. Шкаф, в котором они тебя держали. Я видел царапины на двери. Никто такого не заслужил.
— Я… был сложным ребёнком.
— Поэтому ты убил своего деда?
— Я спас его. И я сделал это быстро.
— Он ремонтировал машину. Ты выбил из-под машины домкрат. Он был первым. Его раздавило, и с этого всё началось. Так я понял, что ты не родился таким. Таким тебя сделал тот дом. Значит, ты можешь измениться. Ты можешь стать лучше. Это болезнь.
— Это моё призвание! — он с грохотом опрокидывает ногой стул в сторону, Чонгук моментально замолкает, чтобы выслушать. — Я… спаситель.
— …Нет. Ты пытаешь и убиваешь наркоманов и проституток, потому что такой была твоя мать. Ты любил её, а она ушла, и ты вырос с бабушкой и дедушкой, которые пробудили в тебе ненависть. Джин, ты думаешь, что ты уникальный. Но ты всего лишь первая глава в учебнике по профилированию, который выдают новобранцам.
— Я хотя бы помню своё прошлое. То, что сделало меня тем, кто я есть. Ты даже не знаешь, кто ты, — он встаёт перед сидящем парнем на колени, но даже так выглядит мощнее и властнее, чем пленник. — Ты не помнишь, что создало тебя. Всё началось здесь.
— Так помоги мне вспомнить. Мы пошли в поход. Девушка, которую я нашёл… она тоже здесь была, да?
— Опять эта девушка! — убийца вскакивает на ноги и злобно рычит себе под нос. — Это всё, что тебя волнует! Твой отец сам о ней позаботился. Видимо, она была особенной. Но это не важно. Дело в тебе… во мне… — сверкнув ножом, он поворачивается к парню боком и вытаскивает из своих брюк рубашку. На его талии виден уже заживший белый шрам. — И в этом.
Он помнит. Помнит, как крепко стискивают его маленькую детскую руку, помнит, как наносит удар папиным подарком. Помнит кровь, стекающую по лезвию ножа.
— Ты ударил меня ножом, — тем временем продолжает Ким, смотря на искажённое непониманием лицо криминалист. — И оставил умирать. Я выжил, — он снова опускается перед ним, смотря в глаза с почти отцовской любовью. — Выживешь ли ты?
Удар. Ножом в живот, вплоть до рукояти, с уст Чонгука срывается хрип, жалобный стон. У него нет сил кричать. Когда нож покидает его тело, оставляя дырку обильно истекать кровью, когда по телу проносятся болевые судороги, он не думает ни о чём. Только, разве что, о Ёнхи, которую не смог спасти, и, наверное, о Тэхёне, который ничего не знает и наверняка будет винить самого себя в том, что в последнюю их встречу был так холоден.
========== покой души не вечен, и счастье на земле — обман ==========
Острая тупая боль до сих пор пронзает твоё тело.
Ты лежишь в своей холодной, липкой, вязкой луже крови, которая стягивает твою кожу, медленно высыхая.
Тебя тошнит.
Ты уже не понимаешь, в сознании ты или это конец, пустота, небытие, в которое ты попал.
Ты не слышишь ничего и одновременно слышишь всё.
Дышишь тяжело и не дышишь совсем. В лёгкие кислород едва продирается.
Ты хочешь умереть так сильно, как никогда ещё не. Хочешь отпустить боль. Физическую, моральную.
Хочешь уйти.
Но тебе не дают.
Что-то заставляет Чонгука медленно открыть глаза. То ли глупая человеческая тяга к жизни, то ли чувство долга. В его руке, на которой лежит голова, судя по ощущением, что-то есть. Тонкое, плотное, точно не бумага, но, может быть, картон. Парень едва может сфокусировать взгляд на карточке, вложенной в его ладонь.
«Я могу сотворить мирное и безопасное, где мне угодно».
— Верно, — он слышит женский голос, от которого мышцы, как по привычке, расслабляются. Гук медленно, насколько позволяет ему положение вещей, задирает голову наверх и видит перевёрнутую картинку: его терапевт сидит на том стуле, где когда-то сидел Сокджин, и смотрит на него. — Проговаривай ежедневные утверждения, как я тебя и учила.
Гук опускает взгляд обратно на свою руку. Карточки уже нет.
— Вас здесь нет… — едва слышно шепчет криминалист, закрыв глаза, его губы еле шевелятся, а голос звучит слишком хрипло.