Подвал.
Гук лежит на холодном полу, стараясь не выть. Глаза опухают от влаги. Он не хочет терять маму, но он прикован железными скобами к земле, как грязную дворовую шавку. Он смотрит в потолок, пока раз не моргает. Над ним склоняется терапевт, сочувственно улыбаясь.
— Просто вдохни. Расставь свои мысли по порядку.
— Знаете, что мне сейчас не нужно? Психотерапия, — выдыхает ей в лицо он, словно выпуская из своего тела душу. — Мою маму скоро убьют. Мне нужно…
— Тебе нужен… — мужской голос. Гук задирает голову максимально и видит рядом с Хиджин своего отца в больничной форме. Он смотрит спокойно, как обычный папа, словно всё, что произошло и происходит сейчас с его сыном — не его вина, — твой отец. И это наша семья. Нашу семью скоро зарежут, — Гук стискивает зубы и поднимается, переворачивается, хочет встать на ноги, но выходит только сесть. — Посмотрите на него. Беспомощный.
— Это твоя вина, — его трясёт. Психотерапевт исчезает, теперь они с видением отца один на один. — Из-за тебя в наших жизнях появился Ким Сокджин. В нашем доме. Ведь мы здесь, да? Под нашим домом. Ведь тебя не проведёшь.
— В таком старом доме множество секретов, — усмехается галлюцинация.
— А как тебе такой секрет? Ты пытался убить меня.
— Хорошо, я виноват, — вздыхает Джихёк. — Но… да ладно тебе. Кто старое помянет? Давай сконцентрируемся на том, что происходит сейчас. Тебе надо выбраться из этого. Смысла в этом нет, но это единственный вариант. Диаметр наручника — восемь сантиметров. Ширина твоей руки — тринадцать сантиметров. Так что тебе придётся просто… — он косится на оставшиеся инструменты в оставленном рюкзаке, — уменьшить свою руку в два раза. Простая математика. Пора освободиться. Торопись.
Соын забегает в комнату своей дочери и запирает дверь на засов, проверяет её, чтобы не дай бог не открылась так просто. Бежит в соседнюю, в комнату Чонгука, запирает её на четыре замка изнутри. Её лоб истекает кровью из-за осколков, вылетевших из раздвижной двери, и она берёт тряпку, стирает её, пытается собраться с мыслями. Она должна выжить. Одну дверь выломали, теперь между ними всего одно препятствие, срочно нужно что-то делать. На стене есть телефон, она пытается позвонить в полицию, но сигнала нет, света нет, ничего не работает. Ломятся уже в комнату сына. Она замечает комод у стены и с огромным усилием тащит его к двери, адреналин в крови добавляет силы. Она успевает подпереть проход комодом, но дерево пробивает острый топор, показавшись в комнате.
Чонгук прижимает раскрытую ладонь к полу, крепко, до дрожи, и, пытаясь выровнять дыхание, приставляет молоток к своему большому пальцу. Железо обжигает кожу холодом. Он поднимает инструмент в пустом помещении подвала и понимает, что не может. Не способен. В голове крутятся самые счастливые моменты его жизни, его сестра, его мама, Тэхён, Хосок, Джису, Ёнхи, Тэхи, Джухён… Столько людей нуждаются в нём, в стольких же, если не больше, нуждается и он. Он должен выбраться, чего это не стоит, обязан. Он просто должен сделать это. Не для себя. Для других. Комплекс бога… Сокджин прав, это действительно так, но сейчас невозможно по-другому.
— Раз… два… — «три» он не произносит, а просто, вложив всю силу, бьёт молотком по большому пальцу. Хруст. Новый поток острой адской боли и судорог, крик самостоятельно вырывается наружу. Затихает. Хватает второй рукой за наручник и выдёргивает оттуда руку со сломанным пальцем, наконец-то может встать, ноги затёкшие и окаменевшие. Он перематывает тряпкой свою повреждённую ладонь на манер плотного гипса. Вытаскивает из рюкзака лом и идёт на выход.
Соын шарит по ящикам комода, но там совершенно ничего: духи, какие-то бумажки, цветы. Никаких ножниц, ножей, лезвий, тупых тяжёлых предметов, совсем ничего. Топор прорубает дырку в запертой двери, теперь они могут отлично видеть друг друга. Сокджину нравится выражение лица женщины, испуганное, безумное, она готова прямо сейчас сойти с ума от переизбытка стресса. В ответ он лишь довольно улыбается. Это его последняя миссия.
Чонгук входит в квартиру, слыша крики и грохот со стороны своей бывшей спальни. Он весь в крови, сжимающий лом, чёрные длинные волосы закрывают одну половину лица. В нём пробуждаются все те чувства, которые он раньше не ощущал: желание убить, растерзать, насладиться чужой смертью так же, как Сокджин наслаждается другими.
— Полиция уже в пути, психопат! — орёт Соын, хватаясь за пустую стеклянную вазу из-под цветов. — Если хочешь жить, проваливай из моего дома!
— Сокджин?! — рычит Чонгук, всё ещё стоя посреди гостиной, где он останавливается, услышав вопли и крики. — Я знаю, что ты здесь! Это мой дом. Моя семья.
— Твой дом и твоя семья, — внезапно слышится за его спиной, Гук резко разворачивается, не ожидая такого. Но ещё больше он не ожидает увидеть прямо рядом с собой Ким Кая вместе с незнакомой женщиной, вероятно, той самой, и ещё несколькими мужчинами в чёрной одежде и с оружием. Их лица закрыты масками, за исключением Чонина и Суран. — Теперь это наше дело.
Не проходит и пяти секунд, как неизвестные ему личности рвутся в глубину квартиры, открывая стрельбу по всем. Они не смотрят, кто где стоит, что делает, они просто… обнажают свои магазины. Сокджина сносят первым, тот даже не успевает хрипнуть напоследок, лишь дарит последний взгляд шокированному Чонгуку, а после… они забирают и Соын. Прямо на глазах у сына в её грудь врезаются с десяток пуль, это влечёт за собой моментальную гибель. Чонгук не выдерживает. Он не плачет, не кричит, не изводит себя эмоциями. Он лишь идёт в атаку на тех, кто убивает последнего человека из его семьи. Чонин хватает его, успевает прошептать на ухо тихое «Ёнхи». Парень столбенеет, распахивает глаза и размыкает синие губы. В осознании бьётся новая мысль: «Хотя бы не она».
— Шоссе А52 около лесополосы в районе отшельников. Поторопись, — Кай толкает его к входной двери. Чонгуку не хочется уходить, он не может вот так бросить их всех, но ведь Ёнхи его любимая племянница. Самый лучший друг. Потерять её как потерять во второй раз Дженни, и пережить третью смерть он просто не сможет, и облегчит всё его существование только суицид. «Прости, мама», — шепчет он в пустоту и сбегает из квартиры.
— Мы закончили со всем. Особняк Сокджина в вашем распоряжении, — Суран с отвращением смотрит в сторону мёртвого маньяка, всё ещё сжимающего топор. — Теперь нас ничего не связывает, предлагаю разойтись.
— Именно, теперь нас совершенно ничего не связывает, — соглашается Усок, улыбнувшись под маской. Оружия снова подняты, направлены теперь на них двоих. — Это был ваш последний долг, и вы его отдали. Покойтесь с миром.
Чонгуку удаётся связаться с Намджуном почти сразу, как только он выбираются на улицу. Общественный телефон — спасение в его ситуации. Полиция действительно скоро приезжает к ним, буквально через пять минут после убийства, и лейтенант подхватывает его в свою машину. Неуверенные в том, что Ёнхи одна, они берёт с собой наряд, и несколько автомобилей с сиренами мчатся к выезду из города. Едут по трассе долго, с каждой минутой Намджун всё больше изводит себя плохими мыслями. Он не хочет поддаваться эмоциям, но Ёнхи его дочь. Он жизнь отдаст за неё, лишь бы она была счастлива, здорова и жила очень долго. Он винит себя в том, что недосмотрел за ней, что допустил её похищение.
Они едут, пока не наталкиваются на две крохотные фигурки на обочине, вся бригада тормозит там. Ёнхи, вся в крови, держит на себе едва соображающего китайца, которого пырнули чем-то острым в живот. Она разорвала низ своей школьной юбки для того, чтобы перекрыть рану и не дать ему умереть до приезда в больницу. Намджун в сердцах обнимает родную дочку, прижимается губами к её грязному холодному лбу, и плачет так, как никогда раньше. Чисто, свободно, облегчённо. Его дочь цела. Оперативники затаскивают раненого Тао в одну из машин, несмотря на его сопротивление. Чонгук вырывается из авто и тоже налетает на крестницу, отбив её у отца, и его слёзы гораздо горячее, крупнее и чище. Он безумно её любит. Может, как свою собственную дочь, может, как сестру, но как члена семьи — абсолютно точно.